Он снова пожал плечами. С кухни вернулась тетя Анита и принесла нам чаю со льдом.

– Оставьте его в покое, – сказала она, услышав конец разговора, ласково погладила Вуди по голове и села рядом с нами на скамейку.

Как и все наши сверстники, перешедшие в выпускной класс, мы только и говорили, что о выборе университета. Лучшие университеты брали только самых сильных учеников, и наше будущее отчасти зависело от выпускных экзаменов.

– Студентов надо бы отбирать по их возможностям, а не по способности тупо заучивать и выдавать все, чем им забивают мозги, – произнес вдруг Гиллель, словно прочитав наши мысли.

Вуди помахал рукой у головы, словно отгоняя неприятные думы, и предложил пойти на пляж. Мы не заставили себя долго упрашивать. В мгновение ока все трое были уже в плавках, сидели в машине и с включенным на полную мощность радио катили на наш любимый маленький пляж у выезда из Ист-Хэмптона.

На пляж этот ходила в основном молодежь нашего возраста. Наше появление вызвало живейший интерес у группки девушек, явно поджидавших Гиллеля и Вуди. Особенно Вуди. Вокруг Вуди вечно вилась стайка девиц, чаще всего очень красивых, по крайней мере с отличной фигурой. Они раскинулись на пляжных полотенцах и жарились на солнце. Некоторые были сильно старше нас – это мы знали, потому что они законным образом покупали пиво и нас снабжали, – что отнюдь не мешало им бросать на Вуди пылкие взоры.

Я первым нырнул в океан. Побежал к деревянным мосткам и прыгнул в волны. За мной немедля последовали Вуди с Гиллелем. Сперва Гиллель, по-прежнему похожий на прутик. Затем Вуди, пышущий силой и здоровьем, словно высеченный из камня. Прежде чем прыгнуть, он выпрямился на мостках, подставил рельефную грудь солнцу, расплылся в ослепительной улыбке и, сияя белоснежными здоровыми зубами, воскликнул:

– Банда Гольдманов вернулась!

Мышцы его напряглись, образовав устрашающий панцирь, и он, сделав эффектное сальто, исчез в океане.

Мы с Гиллелем хотели быть как Вуди, хоть никогда себе в этом не признавались. В спорте он был бог: лучшего атлета я в жизни не видел. Он мог добиться успеха в любой дисциплине: боксировал как лев, бегал как пантера, отлично играл в баскетбол и поклонялся футболу. От лета к лету я наблюдал, как менялось его тело. Теперь он производил сильное впечатление. Я заметил его мышцы под футболкой, когда он ждал меня на автовокзале, ощутил их, когда он прижал меня к себе, а теперь воочию созерцал его обнаженный торс, бултыхающийся в холодных волнах.

Сидя в воде, мы окинули взором свои владения. Воздух был такой прозрачный, что вдали виден был маленький частный пляж “Рая на Земле”.

Гиллель сказал, что дом в итоге продали.

– Кому? – спросил я.

– Понятия не имею. Папа говорил с кем-то из обслуги, вроде к концу недели должен появиться владелец.

– Интересно, кто дом купил, – сказал Вуди. – С Кларками хорошо было. Надеюсь, новые хозяева разрешат иногда пользоваться их пляжем, а мы им с садом поможем.

– Если какие-нибудь старые пердуны, то вряд ли, – сказал я.

– Я тут дохлого скунса на дороге видел. Всегда можно его подобрать и зашвырнуть им в сад.

Мы посмеялись.

Вуди поднял со дна гальку и ловко запустил ее по поверхности воды. Его бицепс, напрягшись, превратился в громадный шар.

– Что это ты с собой сотворил за год? – спросил я, меряя пальцами обхват его руки. – Экая ты громадина!

– Шут его знает. Просто делал то, что надо: тренировался как черт.

– А что скауты из университетов?

– Интересовались, ага. Только знаешь, Марки, осточертел мне этот футбол… Раньше мы лучше жили. Когда мы с Гиллелем были вместе. До этой долбаной специальной школы…

Они с Гиллелем жили врозь второй год подряд. Вуди с бесшабашным видом запустил вдаль второй камешек. Так, словно все эти разговоры про университет не имели, в сущности, никого значения. И это было почти правдой: в тот момент мы хотели только одного – жить, пользоваться молодостью; могучий зов Хэмптонов звучал в нас. Город был прекрасен; в то лето стояла сильная жара. В смысле погоды и общего настроения июль 1997 года был, наверно, самым прекрасным летом для добрых американцев. Мы были счастливой молодежью мирной и процветающей Америки.

Вечером, после ужина, мы взяли машину дяди Сола и отправились втроем за город. Ночь стояла безоблачная, мы растянулись на траве и глядели на звезды. Мы с Вуди курили, Гиллель со своей сигаретой кашлял и задыхался.

– Кончай дымить, Гилл, – твердил ему Вуди. – Смотреть на тебя невозможно.

– Приезжай как-нибудь на матч с Вуди, Маркус, – сказал Гиллель. – Животики надорвешь.

– А что такого смешного я делаю? – оскорбился Вуди.

– Мочишь других игроков.

– У меня техника такая. Я же нападающий.

– Нападающий? Это надо видеть, Марки, чисто бульдозер. Двинет плечом, и все парни из другой команды уже полегли. Чихнуть не успеешь, а его команда уже в зачетной зоне. Они почти все матчи в этом сезоне выиграли.

– Тебе боксом надо заниматься, – сказал я. – Точно профессионалом станешь.

– Пффф! Да ни за что на свете! Боксом? Не хватало еще, чтобы мне нос расквасили. Какая девушка пойдет за меня замуж, если мне рубильник свернут?

Насчет девушки, которая пойдет за него замуж, Вуди волноваться не стоило. Все девушки любили Вуди. Все были от него без ума.

Гиллель внезапно посерьезнел.

– Чуваки, это, наверно, наше последнее лето здесь, потом еще неизвестно, когда встретимся. Начнется университет, другие заботы…

– Угу, – кивнул Вуди с явной грустью в голосе.

* * *

Под конец нашей первой недели в Хэмптонах дядя Сол, вернувшись из магазина, сообщил за завтраком, что видел машину у ворот “Рая на Земле”. Новые жильцы приехали.

Вуди, Гиллель и я, сгорая от любопытства, срочно дожевали хлопья и кинулись туда взглянуть на новых владельцев и предложить им в обмен на пользование мостками и пляжем по нескольку часов работать у них в саду. Дабы внушить к себе доверие, мы облачились в свои футболки садовников Гольдманов (их регулярно переделывали нам по росту). Позвонили в дверь, а когда она открылась, дружно онемели: перед нами стояла Александра.

20

Хэмптоны, штат Нью-Йорк, июль 1997 года

В Хэмптонах мы встретились так, словно никогда и не расставались. Когда первое минутное изумление прошло, она испустила восторженный крик.

– Банда Гольдманов! – кричала она, обнимая всех нас по очереди. – Глазам не верю!

Меня она с обескураживающей непосредственностью заключила в объятия и одарила великолепной улыбкой.

На наш шум и гам вышел ее отец и сердечно поздоровался с нами. Мы сбегали к тете Аните и дяде Солу, и те в свой черед пришли поприветствовать новых хозяев дома.