называете – нелюди… Тут я без дополнительных знаний плаваю. С обычными-то все понятно – пока еще многочисленные стаи, мигрирующие к аномальным точкам, потому что есть у них инстинктивное желание продолжать жизнь. Но рожать они не могут и пополняют стаи только обратившимися людьми. Что же касается особенных…

Он перевел дух.

– Среди особенных есть умные, трансформирующиеся, старые, только что созданные, неумело созданные… Никого не забыл? И почти обо всех мы имеем лишь приблизительное представление, на уровне слухов. Зачем произведена на свет и продолжает существовать та или иная разновидность? Кто ею управляет, если управляет?

Конопатая с тревогой поглядела на Крила, который уже несколько минут сидел с закрытыми глазами. Толкнула его локтем.

– Эй. Ты чего?

– А? – он разлепил веки, проморгался, оглядываясь вокруг. – Кажется, задремал. Слушай, дед. От твоей болтовни голова пухнет. Мало того, что я половины не понимаю, так еще и устал, как ржавое железо прежних. Что ты там говорил про отдельные комнаты?

Вайсман не обиделся. Провел их по лестнице в полуподвальный этаж, где вдоль длинного коридора, глубоко скрытые от внешнего мира, располагались комнаты несуществующего уже персонала. Заняли, чтобы далеко не ходить, ту, которая ближе к лестнице.

– А вы где? – спросила Конопатая старика.

– Я уж давно в своих апартаментах не ночую, спускаюсь только чтоб помыться, в душ. А спать привык наверху, на диванчике, – он поглядел на них одновременно с весельем и легкой завистью. – Что ж… Разные комнаты вам, я полагаю, не нужны. Доброй ночи!

– Давно с людьми не разговаривал, – сказала Дашка, когда дверь закрылась. – Вот его и прорвало.

Крил уже завалился, не раздеваясь, на широкую кровать. Девушка подсела к нему.

– Знаешь, что такое душ?

– Неа.

– И я не знаю.

Стала снимать с себя лишнее, тем более, что многие предметы одежды нуждались в починке. Вверху что-то шумело – воздух, что ли? Уже теплый и на вкус будто летний, с запахом травы. Она потянулась к потоку всем своим расцарапанным телом, чувствуя, как шевелятся за плечами рыжие волосы. Хотела еще о чем-то спросить Кирюху, но заметила, что он отодвинулся от нее. “Боится прикасаться. Как кот, только не шипит”.

Конопатая ничего ему не сказала. Продолжала стоять под вкусным, летним воздухом, жалея себя, глотая обиду. “Разве я заслужила? Никогда бы не показала ему ту, другую! Но у меня не было выбора. Я убила людей только чтобы защитить себя и… его”. Глаза невольно увлажнились, по щеке скатилась соленая капля.

Крил заметил.

– Что опять не так?

Она по-прежнему молчала.

– Ладно, не реви, – протянул руку и, отбрасывая все предрассудки, постарался прижать ее к себе. – Столько живешь на белом свете, а до сих пор ведешь себя, как ребенок.

– Ну и пень же ты, Кирюха. Я чувствую то, чего во мне никогда не было. Никто не шел рядом со мной, стараясь помочь. Никто не сходил с ума, когда мне плохо.

Он и сам вдруг проглотил ком в горле. Сжал зубы, чтобы не выпустить наружу совсем не мужские эмоции.

– Иди ко мне. Это все равно… То, что ты… – не договорил, поцеловал Конопатую сначала в мокрую щеку, потом в висок с рыжими завитушками. Поймал своими губами ее губы…

Наверху, в зале с длинными окнами, Вайсмана поднял с дивана противный писк зуммера. Дед встал, подошел к дежурному терминалу. Вглядывался мгновение в экран, потом бросился к окну. В свете включившихся прожекторов было видно, как к станции приближаются человеческие фигуры. Их было много и они окружали здание со всех сторон.

– Выследили ребятушек. За сигналом шли. Эх, поздно я маячок вырезал!

Глава 12

Маша смотрела на несколько тонких, белесых струек дыма, поднимающихся над гнездом, и среди них один густой столб, шевелящийся серыми клубами. “В костер подбросили. Обед будут готовить”. Она недовольно сплюнула. Хоть и понимала, что без черного мяса не обойтись, но ей жутко хотелось зелени – огурцы, помидоры, укроп какой-нибудь с петрушкой… Осталась бы на Кольском – все это можно было выращивать в теплицах с отоплением и лампами. А здесь, даже имея семена, жди лета.

Она смотрела на гнездо сверху вниз, с последнего уцелевшего этажа священной башни, куда ее когда-то привел Хромой. Специально пришла сюда, мимо людей, мимо патрульных. Хотела посмотреть – рискнет ли кто остановить? Слово поперек сказать? И хоть шла одна, без Прыткого или еще кого, не посмели.

– И правильно. Нечего вам поперек Машки Разумовской лезть! Знайте свое место.

Бросила взгляд на южную сторону, туда, где сквозь остатки стен была видна антенна спутниковой связи. “Не сейчас. Будет еще время. А теперь нужно другим заняться, пока Говорящий не вернулся”.

Маша стала осторожно спускаться по лестнице, заваленной бетонной крошкой. Дошла до восьмого или седьмого этажа, когда под ногами что-то хрустнуло, неверная ступень подвела. Тихо вскрикнув, отчаянно размахивая руками и пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь, девушка потеряла равновесие и полетела вниз, вдоль пролета. Мимо мелькал ничем не огороженный край лестницы. Еще чуть-чуть, и…

Она больно ударилась о ржавый прут, бывший когда-то частью перил. Железка погнулась, но выдержала ее вес. Несколько долгих мгновений Маша не решалась пошевелиться, потом отползла в сторону, оглянулась. Ветер сдувал с края площадки снежную поземку и она белой пылью кружилась в воздухе, медленно оседала. Где-то там, далеко внизу, снежинки падали на развалины. Чего? Гаражей? Ресторана? Мебельного магазина? Неважно. Сейчас эти развалины уже могли бы принять ее тело и Маша лежала бы у подножия башни искалеченная, кашляющая кровью, стараясь ухватиться за последние мысли.

Она сжала зубы. “Проклятая башня! Чуть не убила меня. Может, на самом деле есть в ней то, чего стоит опасаться? Но с другой стороны – она же меня и спасла. Дала еще один шанс? Предупредила? Да и не башня вовсе, а сама судьба”. Девушка встала на ноги. К черту глупые мысли!

– Собери всех охотников, – бросила она Прыткому, когда вернулась в гнездо.

– Я всех не смогу. Кто в дозоре, а кто на рыбалку ушел. Некоторые после ночного отсыпаются.

Она взяла его за ворот куртки, притянула к себе.

– Я сказала – собери всех. Что тут непонятного?

Смотрела ему в глаза, чувствуя, как парень преисполняется суеверным страхом. Он сглотнул.

– Конечно. Соберу всех. У костра?

– Нет, – Маша отстранилась. – У костра