– … конечно, я все понимаю… – продолжал дразнить тот, кто казался смелее, – формы у нее безупречные, есть, куда приложиться… Ты бы женился на аборигенше-фермерше, что ли. У них, как у всех, имеется кое-что…

– Вольф, я тебя предупреждаю!..

– Не смеши меня, на что ты способен?! А? Ты же не хочешь однажды получить пулю в лоб?

– Капрал? Ты?.. ты!.. Что ты знаешь о нем?

– Отпусти меня. Ты всегда был маменькиным сынком. Небось, провожала и забирала из школы?

– Мне не нравятся твои намеки!

– А я не намекаю. Какие, к черту, намеки. Я говорю прямо, – похоже, у вас был один предмет обожания…

– Заткнись! Карлос был женат!

– У каждой медали есть оборотная сторона…

– Говори, что ты знаешь о нем?

– Что я могу знать – примерный служака…

– Смени пластинку!

– Я и говорю…

– Похоже, ты все подстроил?!

– Я ни при чем…

– Куда же он делся?

– От него остались только обгоревшие сапоги… Но это секретная информация. Еще счастье, что остались, вдове на память. Ха-ха… Весело. А? Дикая страна. Дикие нравы.

– Чего ты ждешь?! – почти кричала она.

Теперь она снова была Данутой или, вернее, той женщиной, которую Он знал или думал, что знал.

– Разделайся с ними!

– Я не могу, – сказал Он. – Просто не могу.

– Чего ты не можешь?!

– У них такие человеческие лица…

– Твой Карлос – дерьмо. Он даже не мог удержаться, чтобы не влезть в говно.

– Он спас тебе жизнь! Может, ты сам убежал от Стрелка со сломанной щиколоткой?

– Карлос – дерьмо! Ты же не хочешь, чтобы я доказывал тебе это?

– Рано или поздно Стрелка поймают, и тогда всему конец.

– Появится новый. Борьба с ними похожа на ветряные мельницы…

– Карлос не был наивным, он был героем!

– Я помню, все его штучки с тумбочками, когда мыльница должна лежать от края на толщину пальца, а скребок должен быть раскручен и разложен в определенной последовательности. А если обнаруживалось что-то иное, кроме Библии, – трое суток карцера и чистка клозетов. Презерватив или карты для него были святотатством. Он был трезвенником и кастратом. Он вообще ни на что не годился, кроме исполнения приказов, твой Карлос. Так что же теперь, памятник ему поставить – погиб при исполнении долга черт знает где и черт знает за что. А?

– Это не наше дело.

– А чье? – спросил жандарм.

– Все же он тебя спас… – вяло возразил другой.

– Он решил, что все лавры принадлежат ему одному, и только он может выследить Стрелка. Он насмотрелся боевиков больше, чем надо. Но супермена из него не вышло. Стрелок слишком опасен, чтобы ломать голову в одиночку.

– Ему просто нужен был отпуск, – возразил другой, – отпуск домой, и все.

– … под подол жене. Он был таким же маменькиным сынком, как и ты, и сукиным сыном к тому же.

– Нет, ему нужен был только отпуск, – упрямо произнес другой.

– В любом случае он устроился неплохо.

– Ну что же ты, ну что же?.. – скулила она у него за спиной.

– По-моему, мы не одни, – встревожился тот, который пошутил о мадере.

В этот момент Он положил палец на курок.

– Брось свои штучки, – зло произнес напарник, – это плохо кончится.

Курок был тугим – Он тянул изо всех сил.

– У меня плохое предчувствие… – сказал тот, первый, уже чуть-чуть уступчиво.

Он слился с ружьем, стал его продолжением, перстом, пулей.

– Думаешь, Стрелок? – ехидно спросил напарник.

Сложно было представить их мертвыми.

– Чихал я на Стрелка. Вот твоя мамочка…

Палец свело от боли.

– Вольф, – начал другой, – поцелуй меня в задницу, ты ведь знаешь, я ничего не боюсь… – и вдруг. – Мы попались!!!

– Молчи, дурак! – закричал жандарм и бросился вперед.

И тогда Он выстрелил – почти вслепую, потому что рубиновый зайчик пропал, и пришлось целиться вдоль ствола.

Выстрелил, и в стекле возникло оплавленное отверстие с вывернутыми наружу краями и разлетающимися каплями. А те двое снаружи застыли с разинутыми ртами и стали падать, как оловянные солдатики, – один на тротуар, другой – на витрину магазина. Потом фигуры странно исказились. Он сразу не понял – в чем. Потеряли объемность, сделались, словно вырезанными из бумаги, и стали втягиваться в то, что образовалось и крутилось между ними – в то, что Он всегда наблюдал издали, но никогда вблизи, – розовый, пульсирующий шар. Вначале втянулись туловища и головы, потом мелькнули краги с болтающимися шнурками. И шар словно выпустил воздух – сжался, сколлапсировался, стал рубиновой вспышкой – совершенно не в масштабе улицы и домов, и беззвучно пропал, растаял, испарился.

– Вот как это бывает, – произнесла она изумленно. – Я и не знала.

– Падамелон не зря сидел в подвале, – согласился Он и похлопал по стволу.

– Да, – сказала она, – теперь я понимаю…

– Нам здорово повезло, – облегченно сказал Он. – Могло быть и хуже.

* * *

Листья шуршали под ногами, как забытые желания. Он давно не помнил с собой никого рядом, и теперь ему было даже немного приятно.

– Не беги так быстро, – попросила она.

– Я и не бегу, я убегаю, – пошутил Он.

Вдали, под косогором, виднелись река и мост через нее.

– Я еще не была здесь, – сказала она и остановилась.

– Теперь недалеко, – сказал Он, беспокойно оглядываясь.

Место было открытое и просматривалось ото всюду.

– Куда мы спешим? – спросила она, повязывая лоб цветной лентой. Волосы на затылке собрались в полукольцо, и она стала напоминать подростка.

– Нам надо спрятаться, – пояснил Он, – хотя бы до завтрашнего дня.

Зачем Он лгал. Если бы Он мог понять.

– От кого? – спросила она.

– От самих себя, – сказал Он.

Он не мог ей ничего рассказывать. Она и так знала больше его.

Они миновали стадион, открытый бассейн, какие-то здания с высокими колоннами и снова попали в парк. Дорожки уже совсем заросли, и под ногами с сухим, пистолетным треском ломались узловатые ветки.

– Мне совсем не хочется прятаться, – призналась она.

– Мне тоже, – согласился Он.

Город теперь спасал. Он казался единственным, что осталось ему как отдушина, как надежда, как реальность. Это была зацепка – уцелевший якорь.