– Я имею в виду серьезные отношения, которые будут важны для него.

– Сомневаюсь, что он на это способен, – заявил Тоби со странной интонацией.

Что он имеет в виду?

– Во всяком случае, Брам должен понимать, насколько важны дети. Поговорю с ним завтра и попрошу, чтобы больше такое не повторялось.

– Мой тебе совет – не делай из мухи слона. Ну пошумел немного, ничего страшного, я в порядке. Сам поймет, что погорячился.

– Спасибо за понимание.

Впрочем, не факт, что, спокойно все обдумав, Тоби останется таким же понимающим.

– У всех свой багаж, – пожал плечами Тоби.

– Только про это подумала. Проблема в том, что у некоторых он превышает ограничения по весу.

Тоби улыбнулся, рассеянно потирая щеку.

– Тем интереснее распаковывать.

– Даже когда понимаешь, что там двойное дно и потайные отделения?

– Тем более, – засмеялся он.

– Здорово, потому что мы не можем растягивать эту метафору бесконечно.

Очень мило со стороны Тоби вести себя так, словно вечер вовсе не безнадежно испорчен. Двое детей наверху, считающие его взломщиком, ревнивый бывший за дверью: многие мужчины просто сразу ушли бы и не возвращались.

Брам, выдержки из файла Word

Утром голова раскалывалась. Я проковылял в ванную и плеснул в лицо холодной воды. После Тринити-авеню я направился прямиком в «Два пивовара» и напился до беспамятства, пока не вытравил из сознания все увиденное этим вечером. Порой не хватало Роджера и остальных, но вчера одиночество меня устраивало: не было сил на шутливую перепалку с людьми, чья жизнь напоминала мою прежнюю.

Наткнувшись на отражение в зеркале, я в ужасе отпрянул. Кажется, я сильно постарел за последнее время: опухшая кожа, красноватые прожилки, свойственные пьющим; набрякшие веки, общая запущенность – волосы отросли, борода начала пробиваться. Похож на старика, жившего в парке, пока так называемые «Друзья Элдер-Райз» не выгнали его оттуда.

(Наверное, уже умер).

Нет, я собой не горжусь. Кроме всего прочего, это был еще один инцидент с применением насилия при свидетелях, который может мне аукнуться. Что я могу сказать? Либо вам приходилось ощущать настоящую, звериную ярость, либо нет; оглушающий удар по мозгам, прилив нечеловеческой энергии, которую не сможет породить ни одна эмоция, даже похоть. В таких случаях говорят: «глаза заволокло красным туманом»; на самом деле он не красный, а белый. Он заглушает доводы разума, ослепляет видение последствий, удерживает в себе – а потом швыряет на землю.

И тут ты обнаруживаешь, что все, кто мог тебя поддержать, в ужасе разбежались.

Я ощупал себя на предмет серьезных ран (не считая мелких синяков), не нашел таковых и сделал вывод: значит, я все-таки не вернулся в дом и не убил Майка в пьяной горячке.

Потому что я хотел его убить – да, готов признать открыто. Я ненавидел его всей своей черной душой.

Отвернувшись от зеркала, я решил сходить к врачу – пусть выпишет какие-нибудь таблетки. От тревожности, от расстройства психики, от нервных срывов.

На кухонном столе, рядом с кофейной чашкой, которую я прошлой ночью приспособил под пепельницу, запищал мобильник. Он научился использовать этот номер – единственный момент, на котором мне удалось настоять. Я открыл сообщение с новым чувством обреченности.

– Ну что, мимо проходил? Одно слово про нас – и ей будет плохо. Понял меня?

Понял.

Не знаю, хватило бы у меня духу признаться во всем Фие прошлым вечером, однако ему очень повезло оказаться там в нужный момент. Ублюдок сумел ее очаровать, скрыв, что мы уже знакомы, – нарочно хотел помучить еще сильнее. Да, Майк крепко держал меня за яйца. Он собирался не только украсть мой дом, но и угоститься моей женой. Он захватил мою жизнь.

Майк… Тоби…

Мерзавец!

13 января, пятница

Лондон, 16:15

– Полный бардак! – бросает Дэвид Воэн в бессильном раздражении. Теперь он тоже начинает нервничать, как и любой другой на его месте. Какая-то «русская рулетка» в пригороде, а пистолет у риелторов. – Та женщина заявляет, что она – Фиона Лоусон и не получала денег с продажи. Вы заявляете, что вы – Фиона Лоусон и не продавали дом…

Фия вспыхивает.

– Я не «заявляю», я и есть Фиона Лоусон! Вот, смотрите – мое водительское удостоверение!

Этот человек может претендовать на ее дом, но она не позволит отнять ее личность!

Воэны внимательно разглядывают лицензию, однако в их отношении мало что меняется.

– А риелтор не дал вам телефон фальшивой миссис Лоусон? – спрашивает Мерль.

– Я спросил, но Рав говорит, что связывался только с мистером Лоусоном – полагаю, номер тот же самый, что и у вас.

– Телефон Брама вне зоны доступа, – уточняет Фия.

Однако при сверке номеров выясняется, что это не официальный рабочий номер, по которому она всегда связывалась с Брамом. Кровь начинает пульсировать в висках; она снова и снова набирает незнакомый номер – никто не берет трубку.

– Вряд ли ответит, – скептически бросает Дэвид. – Наверняка она ему тоже целый день названивает.

Она.

Кто она такая, ее соперница, с которой Брам собирается поделить имущество Лоусонов? Получается, он – двоеженец? Женился во второй раз, и они вместе сговорились украсть дом, принадлежащий первой жене? А вдруг и дети есть – сводные братья и сестры Лео с Гарри? Или все наоборот: она – лишь нанятая актриса? «Миссис Лоусон», звонившая агенту, может быть кем угодно; Воэны с ней не встречались – юридические процедуры не требуют, чтобы покупатель и продавец находились обязательно в одном месте в одно время. Может, Брам просто сделал скан ее паспорта и отправил по почте? Полицейские сами открыто признали, каким безликим в наше время стал процесс передачи недвижимости и как мошенники ухитряются находить слабые звенья в системе.

Ну а если это не новая любовь, то зачем тогда? Зачем Браму понадобилось столько денег? Чего ради он пожертвовал будущим детей и своими отношениями с ними? Огромные долги? Проиграл в казино? Наркотики?

Фия массирует виски – боль не унимается. Насколько проще было представлять его в роли жертвы, такой же, как она, – обманули, угрожали, промыли мозги…

– Так что, будем просто сидеть и ждать? – спрашивает Мерль. – Кто-то же должен уйти!