– Ладно, делать нечего, придется выбираться хоть к какому-то жилью. Без еды нам все равно долго не протянуть. Хорошо, что трава еще не пожухла, и Агфе голодать не придется. А вот нам стоит припасы обновить.

Амирель вспомнила, сколько ест Феррун, и закивала. Если б она столько ела, давно бы безобразно растолстела и не влезла ни в одно свое платье.

Агфе, почувствовав под копытами ровную поверхность, полетела стрелой. Ей надоело плестись ленивой рысцой по неудобице. Через полчаса вдалеке показались крытые тесом крыши небольшой деревушки. Феррун придержал кобылку и предложил Амирель:

– Подожди меня здесь, я добуду еды.

– Нет! – переполошенно отказалась она. – Не надо добывать еды, ее нужно просто купить. Это несложно, деньги у меня есть. Купим, а потом я велю обо всем забыть, только и всего.

Феррун надулся, но был вынужден согласиться, что так будет куда лучше.

Возле крайнего дома на улице играли дети. Амирель живо вспомнила то время, когда в их деревне на улице также резвилась малышня, а она завистливо подглядывала за ними в щелку забора.

Агфе приблизилась, пофыркивая, и дети сбились возле ворот испуганной стайкой, готовые в любой момент убежать.

– Где здесь можно еды купить? – глухо спросил Феррун из-под закрывавшего лицо черного капюшона, напугав ребятню еще больше.

Они бы убежали, если б Амирель не спустилась с лошади и не сказала спокойно и ласково:

– Не бойтесь нас, мы ничего плохого вам не сделаем.

Дар убеждения помог, дети уже безбоязненно принялись разглядывать чужаков. На вопрос Ферруна ответил старший, голенастый парнишка в широких, подвернутых на поясе штанах:

– Моя мамка может продать, она как раз на рынок завтра собралась. Если побольше возьмете, то продаст подешевле, ей же лучше, не морочиться в такую даль с тяжелыми коробами.

– Хорошо, – Амирель с сомнением посмотрела на Ферруна. Будет возражать или нет? – Позови ее.

Парнишка убежал, и Амирель обратила внимание на маленькую девочку, сидевшую возле ворот. Она не бегала вместе со всеми, а тихонько следила за ними грустными голубыми глазками.

– Кто это? – Амирель отчего-то стало ее жаль. Может, она больна?

– Это Минка, уродка, – насмешливо объявила бойкая краснощекая девчонка, – презрительно махнув в сторону малышки рукой. – Она ходить не может и говорит плохо. Ее бык покалечил, когда она еще маленькая была.

Амирель хотела было подойти к девчушке, но Феррун сердито предупредил:

– И не вздумай! Если ты ее вылечишь, то любой дурак догадается, что мы здесь были. Королевские ищейки тотчас возьмут след. Оно нам надо?

Амирель остановилась и горестно вздохнула. Девочка смотрела на нее так, будто понимала, что та – ее единственная надежда.

– Вот они, я не вру! – донесся из двора обиженный голос парнишки, и на улицу выглянула усталая женщина средних лет с округлым животиком.

Амирель тут же уткнулась взглядом в землю, пряча глаза. Женщина с облегчением сказала:

– Извините, я было Иське не поверила, он охламон такой, вечно шуткует не по делу. Проходите в дом, я покажу вам, что у меня есть.

Амирель вошла внутрь, Феррун остался сидеть на Агфе, с недоверием поглядывая вокруг.

В чистой горнице, обставленной самодельной мебелью, напомнившей Амирель отчий дом, хозяйка показала неожиданной покупательнице пару окороков, яйца и караваи ржаного хлеба.

– Это все на продажу. Я думала завтра везти все в Говербург, хоть и страшновато мне детей одних оставлять, да и за себя опасаюсь. Два года назад брат с невесткой так же товар на продажу повезли, да и сгинули. Их дети на мне остались. Теперь еще и мужа забрали какие-то канавы рыть. А я боюсь, одна не сдюжу. Тяжело.

Амирель, отвернувшись от нее, развязала свой кошель и отсчитала двадцать золотых. Больше давать побоялась – узнает кто, что в крестьянской семье такие деньжищи, ограбят непременно. Да еще и самих в живых не оставят. Подала их хозяйке со словами:

– Это вам в помощь. И за продукты. У вас есть мешок для них?

Женщина испуганно замерла, глядя на золото. Потом медленно перевела взгляд на Амирель, увидела ее лицо, глаза и чуть было не повалилась на колени.

– Спасибо, благодетельница! А я и не верила, что в стране впрямь появилась заступница народа с синими глазами, думала, врут все от тоски! – И отчаянно взмолилась: – Будьте нашей королевой, заклинаю вас! – вытирая рукавом влажные от слез щеки.

– Вы обо всем забудете, как только мы уедем, – строго произнесла донельзя смущенная девушка. – Будете помнить только про деньги. Но их вам оставил брат перед отъездом.

Крестьянка покорно кивала, со священным восторгом взирая на Амирель. Уложив продукты в поданный хозяйкой мешок, девушка вышла из дому. Щеки у нее пытали от стыда. Ну, какая из нее королева? Откуда по стране пошли эти нелепые выдумки?

Выйдя из дома, снова увидела сидевшую на земле девочку. Дети дразнили ее, прыгая вокруг и крича:

– Уродка, уродка, тебя и замуж-то никто не возьмет, тебя только бродячие циркачи за деньги показывать будут!

Хозяйка, шедшая за Амирель, сердито цыкнула на них:

– Хватит, бесстыжие! – и огорченно сказала девушке: – В самом деле, малышка не виновата, но уж лучше бы она умерла тогда. Как ей жить, не понимаю. Пока я ее кормлю, но что с ней будет дальше, когда подрастет? У нее ведь даже руки не слушаются.

Для Амирель это стало последней каплей. Она сунула продукты все так же сидевшему верхом на Агфе Ферруну и решительно сказала хозяйке:

– Давайте отнесем ее в дом, я посмотрю, чем можно помочь.

– Ты сдурела? – Феррун взвился от негодования, но Амирель жестко ответила:

– Не хочешь помогать, так хоть не мешай!

– Нам некогда здесь валандаться, как ты этого не понимаешь! – сердито прикрикнул он, но Амирель упрямо пошла обратно за крестьянкой, уже подхватившей малышку на руки.

Девочка смотрела на мать с такой тоской, что от сочувствия у Амирель на глазах появились слезы. Сердито выговорив себе, что слезы ей не помощники, она принялась осматривать ребенка. У нее был поврежден позвоночник и неправильно срослись ручки и ножки.

Уложив ребенка на топчан, Амирель принялась за лечение, но скоро поняла, что сил у нее не хватит – слишком много было повреждений на детском тельце. Позвать на помощь Ферруна? Но он и без того недоволен ее самовольством.

У нее уже все плыло перед газами, но она, упрямо закусив губу, сращивала кость за костью.

– Что, решила от истощения помереть? – раздался за спиной язвительный голос.

Амирель с укором посмотрела на мужа. Малышка, до этого времени молчавшая, вдруг ясно сказала:

– Мама! – и крестьянка, вздрогнув, залилась слезами.