буйными травами, над кудрявыми вершинами берез. Мать Макошь, да неужели это все и раньше было таким красивым? И почему он не видел?

Он уже и не верил, что совсем недавно мог считать Баяна мертвым – и как только поверил в такую глупость? И как не сошел с ума, пока верил?

– И правду говорили – она удачу приносит, – продолжал Баян, глядя не на брата, а куда-то вдаль.

Лицо его немного затуманилось: он тоже скучал по Смеяне. И жалел, что не увел-таки ее с собой.

– Она – кто? – не понял Держимир, слишком занятый своим счастьем.

– Девка та. Смеяна, – обстоятельно пояснил Баян, мельком глянув на брата, и выразительно вздохнул. – Я же тебе говорю: хотел ее с собой увести, да она не пошла.

– Ну другая будет. Мало ли девок? – благодушно утешил его Держимир, жалея, что не может купить где-нибудь или заказать эту девку в ремесленных концах, чтобы порадовать брата.

Баян еще раз вздохнул и ничего не ответил. Он знал, что утешится в недолгом времени – но первые несколько дней придется перетерпеть.

– Удачу приносит! – повторил Держимир и сжал плечо Баяна. – Эх, брате! Тебе все удачу приносит! О двух головах родился! Чего тебе еще надо! А вот я… Старички где? – спросил он про Озвеня и Звенилу.

– Да Вела их ведает! Мне в Трехдубье сказали, что я с ними разминулся. Они вниз уплыли, а я в лесу ночевал. Все к тебе, нечесаному, торопился! Сказали мне, что за головой моей поехали. Не бежать же мне было за ними! Пусть старички погуляют. С тобой тут сидеть тоже не мед. Особенно без меня…

Баян покосился на брата, ожидая ответных восхвалений. Но Держимир далекими глазами смотрел на воду и медленно кивал, кажется, не очень-то и слушая. Ему требовалось какое-то время, чтобы заново утвердиться в мире, ставшем прекраснее прежнего.

– Ох, беда будет, когда женишься! – кинул еще один камень Баян. Он привыкал к любым переменам за считаные мгновения и не мог долго сидеть на одном месте. – Изведешь ведь жену! Ласковый ты наш…

– Когда женюсь… – задумчиво повторил Держимир, услышав все-таки самое главное. – Так что там в речевинах – сговорились Скородум и Велемог?

– Да. – Баян вдруг тоже стал серьезным. – Сегодня, знамо дело, велик-день, а вот завтра надо думать. Во-первых, сговорились и встречу с невестой назначили – в новогодье, в Велишине. Во-вторых, строит Велемог новый сторожевой город – как раз там, где наш Громоглас чуть его сыночку любезному голову не сшиб.

– Чуть! – рыкнул Держимир, собираясь нескоро простить Озвеню это упущение.

При упоминании о делах он мигом стал прежним князем Крушимиром.

– По-моему, хватит! – заключил Баян. – Чего делать изволишь, княже?

Держимир несколько мгновений помедлил, укладывая новости в голове, а потом упруго вскочил.

– Так, сейчас…

– Э, нет! – воскликнул Баян и проворно поймал брата за руку. – Я тебе сказал – завтра! Сегодня велик-день! Купала сегодня! Лада и Ярило на тебя огневаются, и не видать тебе жены! Да и куда спешить – полгода впереди! Полгода как один день!

Держимир перевел дух и снова сел. В голове его мелькали обрывки мыслей обо всем сразу: о Велемоге и Дароване, о Звениле и о себе, о Баяне и о той речевинской девушке, которая послужила его удаче.

– И бывает же у людей добрая судьба! – сказал он наконец, и в голосе его смешались удивление, зависть, обида и даже недоверие. – А мне-то моя за что досталась?

– Э, брате! – тихо и весело протянул Баян. – Это черным или белым как родился, так и помрешь. А злая судьба не навек дается. Добрая судьба лебедью в облаках летает – лови, поймаешь.

Держимир молча смотрел на него, в эти мгновения веря каждому слову. Ведь брат вернулся к нему почти с того света – как же было не поверить в добрую судьбу?

* * *

Светловой лежал на берегу в густой теплой траве и смотрел в небо. Он не слышал пения и смеха, долетавших от Ладиной горы, все шумное, широкое Купальское празднество шло мимо него. Высокие стебли травы отгородили его ото всех, оставили наедине с мыслями. А подумать было о чем. Сегодня утром, когда на улицах детинца и посада уже звенели купальские песни, его позвали к отцу. И Светловой пошел, как на казнь, с ноющим сердцем. Все эти дни, весь месяц, прошедший со дня появления Прочена глиногорского, он ждал, что отец объявит ему свою волю, и тщетно надеялся, что тот передумает.

Но князь Велемог не передумал. Он ждал сына в горнице, и с двух сторон от него сидели Кремень и Прочен. Светловой остановился перед отцом, чувствуя себя преступником перед старейшинами.

– Я не кощунник тебе, чтобы одну и ту же песню трижды запевать, – ровным голосом начал князь. – Мне нужно, чтобы мой союз со Скородумом смолятическим был прочным. Ты берешь в жены его дочь, княжну Даровану?

Светловой смотрел вниз. С детства привитое почтение к отцу, привычка повиноваться, сознание своего долга перед племенем не позволяли ему поднять глаза и твердо ответить «нет». Но после Ярилина дня, когда Белосвета явилась ему снова, он не мог и думать ни о ком другом.

– Не хочешь? – не дождавшись ответа, спросил Велемог. – Ну так и не надо. Я женюсь на ней сам.

Вот теперь Светловой вскинул глаза на отца, губы его дрогнули, но он не произнес ни слова.

– Да, – спокойно подтвердил Велемог. – Я хорошо прожил с твоей матерью двадцать лет, но нынешнее время требует иного. Я не обижу ее, дам ей хороший город, а сюда введу княгиней дочь Скородума. И у меня еще будут другие сыновья, лучше понимающие свой долг перед родом.

Светловой молчал, потрясенный, и в то же время не сомневался: отец так и сделает. И не опасность лишиться княжеского стола – ну его совсем! – так напугала его, а только мысль о матери. Жизнеслава не отличалась гордостью, но она была знатного рода и при всей мягкости нрава умела сознавать и ценить свое достоинство. После двадцати лет жизни за князем ей придется уйти, покинуть свое место возле очага, уступить его молодой женщине! Одна мысль об этом разорвет ее сердце. Она не должна даже узнать о таком диком замысле!

– Нет, нет! – воскликнул Светловой и порывисто шагнул к отцу. – Не надо!

– Так, значит, ты сам женишься на Дароване? – невозмутимо спросил князь.

– Да, да! – торопливо согласился Светловой, как будто запечатывал в дупло злого духа, пока тот не натворил бед. – Пусть…

Большего князю и не было надо. Назавтра назначен был отъезд восвояси смолятинских послов, и они увезут для княжны Дарованы перстень – подарок от жениха. Но пока Светловой старался не думать об этом. Он подчинился необходимости, у