получалось. Казалось, чья-то недобрая рука разорвала ее на мелкие кусочки и кое-как слепила снова. Светлава с трудом понимала, где она и что было раньше. Она не могла вспомнить своих снов. Она не помнила этой ночи: что она делала, с кем говорила, где была? Но не все время она провела спящая, под этой березой: ее ноги, ее руки помнили какие-то движения, она чувствовала усталость.

Но почему ее покинула память? Светлава смутно ощущала рядом с собой присутствие иного существа, могучего, из самых главных хозяев Надвечного Мира, и ей было страшно. Иное существо вселялось в ее тело, говорило ее устами, властно усыпив дух. Но кто это был? Зачем?

Светлава терла глаза руками, морщилась, стараясь сообразить, оглядывала березы и траву, словно искала у них ответ. Но травы и деревья молчали.

Глава 5

Возле порога послышалась легкая возня, и Смеяна быстро подняла голову. В избе было темно и тихо, на широких полатях посапывали дети и подростки, на лавке тоненько похрапывал дед Добреня. Все семья спала, только одна Смеяна лежала и ждала, томясь нетерпеливым любопытством – получится, не получится? И вот, похоже, дождалась. Если только не мерещится… «Чур меня сохрани!» – мысленно воззвала Смеяна и тут же сама себя одернула: а вдруг нечисть испугается призыва предков, уйдет?

Но эта нечисть была не из пугливых. Возня и шуршание стали громче, чьи-то шаги чуть слышно прошелестели по полу.

Смеяна слушала, затаив дыхание и не шевелясь, чтобы не спугнуть ненароком гостью из подпола. Тонкие птичьи коготки процокали по широким доскам пола от порога к длинной лавке с прялками. На дальнем ее конце посапывала, свесив голову с русой косичкой, шестилетняя Голубка. Острые глаза Смеяны различали возле лавки маленькую фигурку, похожую на кошку на задних лапах. Ой, нет, мерещится! Нет, правда! Матушка Макошь! Вышла-таки! Выманилась! Смеяна дрожала от сладкой жути и в тот же миг готова была смеяться от радости.

Вдруг открылось мягкое желтоватое пятнышко света. Теперь Смеяна ясно видела кикимору, держащую в руках крохотный круглый горшочек с тлеющими углями. Маленькая тощенькая фигурка, с головы до ног укутанная в нечесанные пряди черных волос, деловито суетилась возле лавки: вытащила из ларя лучину, зажгла ее от своего уголька, взобралась на лавку и пристроила лучину в светец. Маленький желтый огонек осветил ее личико, неуловимо похожее на мышиную мордочку, с быстрыми, шныряющими из стороны в сторону черными глазками-бусинками. Из-под подола виднелись ножки, точь-в-точь мышиные лапки, с тонкими, широко расставленными пальчиками и острыми коготками. Ручки кикиморы были почти человеческие, с длинными и подвижными пальцами.

Справившись с лучиной, кикимора деловито огляделась. Из шести прялок, стоящих в ряд, только на одной оставалась кудель: на прялке Смеяны. Она последней засиделась сегодня, и не потому, что была усерднее других, а как раз наоборот. На лавке под лопаской было приготовлено угощение: крохотный пирожок и глиняное блюдечко сметаны. Потерев от удовольствия тоненькие, сухенькие ручонки, радостно похихикивая под нос, кикимора закинула волосы за спину и принялась уплетать пирожок, макая его в сметану. Она жевала громко, чавкала, что-то бормотала, со всхлипами облизывала пальцы, так что Смеяна испугалась, как бы кто не проснулся. Но нет – если кикимора не желает показываться, она никому не позволит проснуться. Наблюдая за ней сквозь полуопущенные ресницы, Смеяна радовалась: полудянка и здесь не обманула, кикиморе понравилось угощенье.

Покончив с пирожком, кикимора длинным узким языком вылизала всю сметану дочиста и бросила блюдце на пол; оно покатилось по доскам, а кикимора, вытирая ручки о колени, уже подхватила веретено и живенько принялась за работу. Смеяна дивилась ее проворству: тонкие пальчики ловко выхватывали из пучка кудели именно столько, сколько нужно, нитка сама бежала на веретено. И кто ее только учил? Сама Смеяна с детства не любила зиму, которую приходилось проводить за прялкой. Для нее было сущим наказанием целый вечер сидеть неподвижно, вытягивать кудель и скручивать нитку: то глупые пальцы захватят слишком большой клок, и нитка выходит толстая и кривая, то слишком мало, и нитка рвется; веретено у нее никак не хотело вертеться и заваливалось набок. Вон, у Верёны веретено, как живое и умное, само пляшет под опущенной рукой, едва касаясь пола нижним концом, на который надет пряслень, даже подпрыгивает от усердия и толстеет на глазах. Пряслень зеленого камня, купленный в Лебедине, прошлой зимой преподнес Верёне Заревник. Смеяне-то никто не дарил таких многообещающих подарков!

– Что смотришь? – вдруг скрипнула тоненьким голоском кикимора. Смеяна вздрогнула от неожиданности. – Я тебя-то вижу!

Не прерывая работы, кикимора захихикала, потерла коленки одна об другую. Ее темные блестящие глазки скосились в сторону Смеяны.

– Вижу, вижу! – хихикала кикимора. – Будет тебе спать, успеешь! Зима-то еще долгая! Иди-ка сюда!

Полудянка ничего не говорила Смеяне о том, можно ли разговаривать с кикиморой и подходить к ней. Но даже если бы она запретила это, Смеяна едва ли смогла бы удержаться: она совсем не боялась подпольной жительницы и ее переполняло любопытство. Осторожно, чтобы не потревожить сестер, Смеяна выползла с лежанки, сунула ноги в поршни и подошла.

– Садись-ка. – Кикимора подвинулась на лавке, и Смеяна села, не сводя с нее глаз.

Теперь она разглядела, что на кикиморе надета маленькая, замаранная и обтрепанная рубашонка одной из младших Добрениных внучек, пропавшая еще летом. «Кикиморы, что ли, унесли?» – бранилась хозяйка, шаря по всем углам в поисках пропажи. И в самом деле, кикиморы.

– Кто же тебя научил меня угостить? – любопытно округляя глаз, проскрипела кикимора.

– Полудянка, – шепнула Смеяна и на всякий случай окинула взглядом спящую родню.

Она боялась, как бы кто-нибудь не проснулся и не увидел ее за беседой с кикиморой. И так-то до сих пор зовут оборотнем, а тогда и вовсе в нечисть определят!

– Полудянка? – Кикимора удивилась, усмешка пропала с ее личика, рот приоткрылся. – С чего это она взялась нерадивых девок наставлять?

– Она мне все лето помогала! – Смеяна улыбнулась, вспомнив румяную Полуденную Деву. За прошедшие месяцы она привыкла к своей удивительной подруге и теперь, проводив ее в Надвечный Мир на долгий зимний сон, скучала. – И сено ворошила за меня, и полола, и жала, и лен дергала. А потом, как спать на зиму собралась, рассказала про тебя.

– Как же ты ее заставила себе служить? – еще больше удивилась кикимора.

Ее мышиный глазок косился на Смеяну, а пальчики работали так же проворно и точно.

– А я ее переплясала, – просто ответила Смеяна. Она давно привыкла к своему подвигу, и он казался ей самым обыденным делом.

– Ой,