– она вжалась в тень развесистой березы и лишь чуть-чуть светлела серебристым пятнышком. Она как будто хотела спрятаться от Богини-Матери, с которой встречалась только раз в году – только Купальской ночью. Великая Мать никому не причиняет зла – но само ее появление уничтожает Белосвету, как лето уничтожает весну, как колос уничтожает посеянное зерно.

От светлого облачка под березовыми крыльями веяло прохладой, Светловой вгляделся, перед взором его поплыли радужные лучи, из сияющего облака на миг показалась прежняя Белосвета – такая, какой он увидел ее впервые, во всем очаровании юной свежести – с нежной прохладой густых волос, мягким теплом гладкой кожи, чистым блеском глаз, тонким налетом румянца. И именно такой она казалась наиболее прекрасна, когда являла собой лишь обещание и указывала только в будущее, к расцвету, который был еще впереди. Дорога к расцвету прекраснее и упоительнее, чем сам расцвет, но дороги годового круга, как и дороги судьбы, не знают остановок и поворотов назад…

– Я ухожу… – тихим эхом хрустальной росы прозвенел голос издалека. Она уже ушла, перед глазами Светловоя задержался лишь образ прежней красоты. – Прощай…

– Нет, постой! – Светловой шагнул к Белосвете, умоляюще протянув руки. – Я откажусь! Не уходи!

Не слыша и не видя его, погрузившись душой в свой далекий мир, Белосвета подалась назад, коснулась спиной белого ствола березы и пропала. А береза вдруг вспыхнула золотом, яркий свет наполнил ствол, влился в каждый листок, и дерево мгновенно превратилось в столб чистейшего, ослепительного небесного огня. Каждая веточка, каждый трепещущий листок были четко видны на темном небе, и от красоты огненного дерева у Светловоя захватило дух. И тут же береза погасла, темнота навалилась и оглушила.

Светловой стоял один на поляне, протянув руки к березе, которая больше ничем не отличалась от других деревьев. Но Светловой еще видел там свою любовь; как слепой, он подошел к березе и обнял белый ствол, прижался щекой к прохладной гладкой коре. Ему казалось, он чувствует, как под корой бьется сок, дерево видело и понимало его тоску, но бессильно было ее утешить. Темнота залила душу Светловоя, он не хотел открывать глаза, зная, что во всем мире не осталось ничего, кроме тьмы и пустоты. И плачет тоска, и рыдает тоска, и кидается от востока до запада, от реки до моря, от дороги до перепутья, от двора до чиста поля – и нигде ей места нет…

Тяжесть горя давила на плечи Светловоя, словно мешок песка. Не в силах выдержать этой тяжести, он лег на траву, уткнулся лбом в землю. Ему хотелось, чтобы земля расступилась и поглотила его, хотелось лежать бесчувственным и безгласным, как камень, не ощущая своей тоски и пустоты мира. Лучше бы он никогда не узнал Белосветы, чем потерял ее теперь, узнав. Где взять силы жить, если ушла она, давшая свет и смысл миру? И зачем жить?

Тихий снег падал с темного неба, укрывая лежащего Светловоя, ложился ему на спину и на плечи, на голову, глушил звуки и ощущения. Лежать вот так, навек укрытым от мира и его обитателей, среди которых нет ее… Время замедлило свой бег и остановилось.

Кто-то вдруг тронул его за плечо. С трудом очнувшись, Светловой не хотел поднимать головы, но чьи-то упрямые пальцы с птичьей цепкостью держали его за плечо и тормошили. Груды снега исчезли, Светловой снова ощутил тепло летней ночи, упругую траву, запах зелени.

Он медленно приподнялся и сел. В глазах его было темно, и он не сразу разглядел тонкую фигурку, стоящую на коленях рядом с ним.

– Что, княжич светлый, упустил свою лебедь? – спросил смутно знакомый голос.

Приглядевшись, он узнал Светлаву. Внучка ведуньи смотрела ему в лицо, и глаза ее горели, как две черные звезды.

– Откуда ты знаешь? – медленно спросил Светловой, как будто заново учился забытой человеческой речи.

– Я много знаю. Больше тебя знаю.

– Тогда почему она ушла? – Светловой с надеждой посмотрел на девушку.

Словно осваивая чужой мир, он вспоминал свой собственный, и любой другой понимал этот мир лучше, чем он.

– Потому что время ее проходит, – уверенно ответила Светлава. – Ты сам-то, княжич светлый, знаешь ли, с кем говорил? Ведь она – сама Леля-Весна.

Светловой грустно кивнул головой: никто, кроме богини, не мог быть так прекрасен.

– Хорош ты, княжич, самой Леле приглянулся, – продолжала Светлава.

Голос ее был не таким, как обычно: в нем слышались зрелость и умудренность. Но Светловою было не до того.

– Почему же она ушла? – в тоске повторил он. – Ведь я люблю ее! А мать… Разве с матерью о любви спорят?

Светлава тихо засмеялась, и смех ее был каким-то не девичьим, скрыто-ехидным, как будто она знала все ответы, но не хотела делиться.

– Мать! Она не знает матери! Весна – всегда молода и всегда одна! У нее ни родителей, ни детей нет и быть не может! Она ни сыновней, ни отеческой любви не поймет – все ей, ей одной! Разве не так?

Светловой грустно кивнул, не вдумываясь, но чувствуя в словах девушки смутную правду. Весеннее чувство, чувство молодости и пробуждающейся любви, не помнит ни родителей, ни детей, ни друзей. Прежде чем завязать ягоду, цветок набирается сил и жадно впитывает тепло, влагу, свет, ни о ком не заботясь и ни с кем не делясь. Весна стоит один на один со всем миром и думает только о себе.

– А ты ради матери своей любовью пожертвовал! – сказала Светлава, и Светловой услышал в ее голосе насмешливый упрек. – Вот и оставайся теперь весь век один! Жены все равно не полюбишь, курицей белу лебедь не заменишь! Без нее счастлив не будешь!

– Так что же мне делать? – в отчаянии воскликнул Светловой. Сейчас он был готов на все.

– Хочешь весну удержать – будь сам как весна, – загадочно сказала Светлава. – Будь сам как она. Хочешь весну свою воротить – все для нее забудь. Все забудь!

Не давая Светловою ни слова сказать, девушка вдруг вскочила на ноги и бросилась прочь, только косы ее мелькнули мягким золотистым отсветом. Но перед взором Светловоя все стояли ее глаза, две огромные черные бездны. И чем дольше он смотрел в них, тем больше они становились, надвигались, затягивали… Будь сам как весна… Что это значит?

* * *

Рассвет наполнил утро прохладой, игрища выдохлись. В земной мир вступило лето. Внучка ведуньи Светлава проснулась от холода. В лицо ей веяло свежее дыхание росы. С трудом поднявшись, она сидела на траве под березой, одной рукой опираясь о холодную землю, а другую прижимая к лицу. Она старалась собрать мысли в кучу, но ничего не