Из отверстий вдоль бортов лодок-драккаров торчали длинные весла, синхронно поднимающиеся и опускающиеся в воду. Дул ровный северный ветер, и флотилия споро шла против течения — пять, шесть, десять лодок, каждая размером с хорошую фуру. Людей из-за высоких бортов мы не разглядели и провожали драккары взглядами, пока флотилия не исчезла за поворотом реки на юге.

— Ты видел именно этот Знак? — уточнил я.

— Ага! Его! Острый такой!

— И видел горы трупов… Значит ли это, что надвигается война? Кто идет с войной на Сиберию под этими знаменами?

— Северяне? — предположил Витька. — Марья-нуарка рассказывала о них. У этих северян еще есть легенда о Повелителе Поганого поля.

— Думаешь, они нашли своего Повелителя и идут нас всех завоевывать?

— Почему бы и нет?

— Нам еще и агрессивных викингов не хватало…

— Что будем делать?

— Ждать. Как обычно. Тетя все еще с нами… Пошли назад.

Но когда мы вернулись, тети с нами уже не было. Я пропустил мгновение ее ухода. Заглянув в машину, сразу понял, что она ушла: лицо пожелтело, расслабилось, глаза и рот приоткрыты. Я все же пощупал пульс. Рука была холодная, пульс отсутствовал.

Тетя Вера не заставила нас долго ждать и мучиться, ухаживая за ней.

Глава 11. Дорога в Князьград

Вокруг стелется промозглый липкий туман, окутывает меня грязным одеялом, дурманит разум, навевает безумие. Я кручусь вокруг своей оси, пытаясь понять, где я, но в итоге накатывает дурнота — всюду одно и то же. Я вижу, что из тумана выходят люди, подспудно знаю, кто это, и в то же время они мне абсолютно незнакомы.

Злобная старуха…

Ехидно-насмешливый старик…

До боли знакомая девушка…

Пацан-подросток…

…и человек с закрытым маской лицом.

Пятеро окружают меня в этом тумане, сужают круг. Я в их власти.

— Ну что выстроились? — кричу я. Голос вязнет в осязаемом тумане. — Чего кругом встали? Ведьминым кругом?

Ассоциация с Ведьминым кругом всплывает в сознании нежданно-негаданно, захватывает воображение. Эти люди (люди ли?) — камни в Ведьмином круге, а я — дольмен, вернее, портал в иной мир.

— Она не захотела, чтобы ее хоронили здесь! — говорю я и сам не понимаю, что несу. — Она не захотела! И мы ее потеряли!

— Мы ее не потеряли, — брюзливо-презрительно говорит старик. — Она нам была не нужна. Те, кто нам был нужен, в нашем распоряжении.

— И кто это? Я и… — Имя вылетело из памяти, всякие попытки вспомнить завершаются приступами боли. — И мой друг?

— Слишком много “якаешь”! — злобно прошипела старуха. — “Я” да “я”! Попова свинья! Ты себе давно не принадлежишь, а лишь выполняешь то, что должен!

— Я никому ничего не должен…

— Ой ли? — удивляется девушка, и я резко поворачиваюсь к ней. — Все кому-то что-то должны, иначе не бывает. Иначе жизни не будет! Даже мы здесь, пребывая в единстве, живы лишь потому, что должны друг другу!

— Что вы должны? — спрашиваю я на автомате, теряя нить разговора.

— Свободу. Мы должны друг другу свободу.

…Я проснулся, и тут же на интерфейсе моего нейрочипа возникла Ива.

— Тебе снова снился кошмар, Олесь.

Я закряхтел и не ответил. Этой ночью я заснул сидя за рулем машины, не ложился в палатке, которую поставили Рина и Витька. Весь день мы ехали на юг вдоль большой реки Северянки в направлении Князьграда, но из-за непролазных дебрей продвинулись недалеко. Витька предложил плыть на катере, который мы припрятали недалеко от пирса, но это означало оставить машину. А колеса нам нужны в будущем. Я руководствовался еще и другими соображениями: на реке нас видно далеко, а в чащобе мы невидимы — никакие сиберийцы или неведомые северяне на драккарах нас не засекут.

В результате мы несколько раз заезжали в тупики, откуда приходилось выезжать задом и по жуткому бездорожью. Батарея быстро сдыхала, и мы останавливались на часок-другой, чтобы ее подзарядить. Идиотская техника Вечной Сиберии (пусть и сделанная в Росс) не предполагала одновременной езды и подзарядки.

В дорогу мы выступили сразу после похорон — таких, каких хотела тетя Вера: без молитв и магии, на солнечной полянке вдали от Ведьминого круга.

Меня мучила совесть. Я должен был воспротивиться желанию тети и похоронить ее в Ведьмином круге. Если бы тетя Вера воскресла, небось уже не пожелала бы необратимой смерти. Больной и страдающий человек жаждет избавления от мук, здоровый же просто так смерти не пожелает. А сон-кошмар, где в туманном поле бродят пятеро незнакомых знакомцев, — лишнее доказательство тому, что теперь я буду винить себя: не настоял на своем, не уговорил, не сделал по-своему…

— Я могу помочь, — сказала Ива, не дождавшись моей реакции.

— В чем?

— В наведении порядка в твоей голове. Могу ослабить эмоциональное давление определенных воспоминаний.

— Спасибо, но не надо. В моей голове и так кто только не шарился и не шарится до сих пор… Наводить там порядок значит усугублять хаос. По-хорошему мне бы полностью восстановить память, но я не могу сказать, что хочу этого.

— Почему?

— Я привык к тому, что я — это я. Ведун без памяти, без прошлого, неведомо откуда взявшийся и невесть куда бредущий…

— У тебя есть план. Спасти Киру.

— Да… Тетю-то я уже спас…

— Ты напрасно винишь себя в ее смерти. Ты не можешь отвечать за все прихоти судьбы. Думать иначе — страдать комплексом Бога.

— У меня нет комплекса Бога, Ива. И я не думаю, что полностью виноват в том, что тетя попала на каторгу. И больна она была еще до моего глюка, так что рано или поздно… Просто сейчас — прямо сейчас — у меня столько силы! Но толку от нее мало. Рина и Витька правы: с такой силой я просто обязан навести порядок в мире, нельзя ведь зарывать магические таланты в землю! Но как навести порядок в мире, если в голове бардак? Я не хочу быть председателем или монархом, решать за других, вести за собой, я просто…

— Чего же ты хочешь на самом деле, Олесь?

Я задумался. А чего я, собственно, хочу? Покоя? Жизни в становище Отщепенцев рядом с Кирой и наложницами? Ха, рядом с Кирой и наложницами покоя мне не найти!.. Хочу ли я жизни в Республике Росс, чтобы переезжать каждый месяц из Секции в Секцию в поисках новых впечатлений?

— Не знаю, — выдавил я. — В том-то и беда. Я не знаю.

— Ты заблудился, — мягко сказала Ива. — Но обязательно найдешь свой путь.

Я вздохнул, потер глаза. Ночь была на исходе, но на прогалине, где мы остановились на