В ту же секунду мне стало стыдно.

– Простите, бога ради!

– Ничего, – улыбнулся Николай Евгеньевич, –честно говоря, реакция у всех одинаковая. Один раз стюардесса не хотела всамолет пускать: «Мальчик, ты куда без мамы?»

И он расхохотался. Я невольно улыбнулась, надо же, какоймилый и, кажется, без всяких комплексов. Редкий случай, потому что, какправило, люди, имеющие физический недостаток, часто оказываются злыми инеприветливыми.

– Так что не мучайтесь, – хихикал хозяин, –мне даже лучше, когда за ребенка принимают.

Вымолвив эту фразу, он побежал по коридору, я за ним. Мывлетели на кухню, которая выглядела как домик Барби: низенькие стулья,невысокий стол, кухонные шкафчики, фактически стоявшие на разделочном столе, имойка. Диссонанс в обстановку вносили плита и холодильник, казавшиеся возле«кукольной» мебели огромными, неуклюжими монстрами. Рядом с рефрижераторомвиднелась скамеечка. Похвальная предусмотрительность: без подставки он небосьне достанет до морозильника.

– Почему вам лучше, когда за ребенка принимают?

Николай включил чайник.

– В цирке работаю, акробатом. А теперь представьте.Выходит на арену десятилетний паренек и начинает удивительные штуки выделывать!Знаете, тело, как и мозг, развивается не сразу. То, что я в свои двадцать пятьмогу, малышу просто не по силам, физически. Только шпрехшталмейстер…

– Кто?

– Шпрехшталмейстер, – пояснил Николай, – нутак в цирке называют человека, ответственного за представление, так вот, онникогда не говорит: «Лилипут Федотов Николай». Нет, только: «Акробат ФедотовНиколай». Ну и цирк, конечно, в восторге. Мне из-за этого и пришлось к ФеликсуЕфимовичу ложиться.

– Почему?

Николай вздохнул:

– Морщины пошли, подбородок немного обвис, еще быгодик, и под мальчишку не скосить… Вот и пришлось подтягиваться. Ну, так что вымне скажете про следующую операцию? Как этот вопрос решится, если ФеликсЕфимович скончался?

Я слегка растерялась. Федотов моментально заметил моюнеуверенность и нахмурился:

– Что-то не пойму? Вроде сказали, что из клиники, асами расспрашиваете, зачем лежал у Чепцова… Вы кто такая вообще?

– Извините, – заторопилась я, вытаскивая«подписной лист», – деньги собираем. Не хотите поучаствовать?

– Это безобразие, – обозлился Федотов, –форменная наглость! У Чепцова что – не хватило средств на собственныепохороны?!

– Нет, мы хотим вручить сумму его осиротевшей дочери,и…

– Отвратительно, – пыхтел НиколайЕвгеньевич, – сначала ваш профессор погибает и оставляет меня с наполовинусделанной внешностью…

– Но, по-моему, вы изумительно выглядите, –попробовала я охладить пыл лилипута.

– Между прочим, – злился хозяин, – мнепредстоит еще одна операция!

– Какая?

– Не вашего ума дела! И кто ее теперь делать станет? ВМоскве брался только Чепцов! Как он посмел умереть, не доделав мое тело?

От изумления я разинула рот. Он что, всерьез илиприкалывается?

– Кстати, – несся дальше акробат, – я оплатилвперед все услуги. Так сам Феликс Ефимович велел. Сказал, что деньги впередполностью, а операция в два этапа. Сначала лицо, потом, через три месяца,остальное. А теперь выясняется, что он подорвался! Жуткая безответственность!Сначала нужно было меня до ума довести, а потом на воздух взлетать!

Я глядела на него во все глаза. Такой экземпляр встречаювпервые, а еще пять минут назад казался таким милым.

– Уходите, – топал ногами карлик, –убирайтесь, попрошайка! Сейчас милицию вызову! Я-то думал, вы мне деньги занесделанную операцию вернуть хотите… А тут с меня еще хотят получить! Вон!

Я вылетела на улицу и понеслась без оглядки, задыхаясь отнегодования. Часы показывали ровно полдевятого, когда поезд метро помчал меняпрочь от злобного эгоиста. Сказать, что была разочарована, все равно что не сказатьничего. Значит, неправильно вычислила больных. Трое проверенных совершенно нежелали смерти Чепцова. Правда, мотивы у них были разные. Ну надо же, стольковремени зря потратила!..

Слезы подступили к глазам. Чувствовала я себя отвратительноне только морально, но и физически. Ноги гудели, как телеграфные столбы,поясницу ломило, голова болела, и к горлу подступала тошнота. Желудок противносжимался от голода.

– Станция «Маяковская», – проговорил бесстрастныйголос.

Я подскочила и бросилась к двери. Здесь, на площади, носящейимя поэта-самоубийцы, есть восхитительное кафе «Делифранс» с отвратительновысокими ценами. Но там подают невероятной вкусноты кофе капуччино, воздушныебулочки, и к услугам клиентов бесплатный телефон. Нет, сегодня определенно следуетнаградить себя.

Усевшись у окна, я отхлебнула ароматный кофе, откусилакусочек от творожного торта и, ощущая, как на языке тает нежный крем, приняласьзвонить домой:

– Да, – ответила Кристина.

– Как у вас дела?

– Секундочку, Ленка, сейчас пройду в мою комнату ипосмотрю.

– Ты чего, Крися, с дуба упала? Это я, Вилка!

– Ленусь, – словно не слыша, тарахтеладевочка, – а тебе какой словарь: орфографический или фразеологический?

– С ума сошла, Крися?!!

– Незачем так орать, – ответила девочка, –великолепно поняла, что это ты!

– Чего придуряешься тогда?

– Так хотела уйти к себе.

– Почему?

– О, боже, Вилка, – простонала Кристя, – тебехорошо, целый день носишься неизвестно где, дома не показываешься! А я тут сэтими припадочными! Жуть. Младенцы орут на два голоса, Ирина всю кухнюквашениями заставила. После завтрака пекла пиццу, потом пирожки с мясом, следомсделала ромовую бабу, теперь какой-то крем заваривает. Меня сейчас стошнит! Немогу столько сладкого видеть. Анелия Марковна весь день просидела у Томы.Томусю уже шатает! Даня, правда, тихий, забился в угол, что-то постоянно пишет…Зовешь его – не откликается. Клеопатра написала в прихожей, а Сыночек в ванной…

– В ванной – это ерунда, – прервала я Кристинастоны, – душем легко смыть!

– Так в бачок с грязным бельем! – воскликнуладевочка, – представь, какая вонища! Весь день машину стиральную гоняла!Знаешь, сколько там всего оказалось!