Я в задумчивости принялась грызть ручку. Значит, так,сначала выбросим всех старух, тех, кому за семьдесят. Впрочем, бабули бываютзлобны, мстительны и обидчивы, но что-то мне подсказывает: это преступлениезадумал не пожилой человек.

Старательно расставив галочки на полях, я оглядела результат– ровно сотня. Замечательно. Теперь вычеркиваем широко известные фамилии, вродетелеведущей Скворцовой, киноактера Мамонтова…

Список уменьшился сразу на сорок фамилий.

Великолепно.

Я углубилась в более детальное изучение бумаг. Изшестидесяти оставшихся пятнадцать подростки, не достигшие восемнадцатилетнеговозраста. Их тоже долой.

Но сорок пять – это все равно много. Может, мой муж иостался бы доволен подобным результатом, но у него под рукой куча сотрудников,которые могут проверить интересующих их людей. Я же одна, а время поджимает.

Покусав ручку, я решилась и одним махом вычеркнула всех дам.На пленке, которую прятала в бачке Полина, был мужчина. В самом начале, когдамедсестры только принялись привязывать оперируемого к столу, тело былообнажено, простынкой его накрыли после…

– Значит, бабы мне совершенно ни к чему!

Итог вдохновлял – девять человек. В полном восторге явцепилась зубами в шариковую ручку «Бик». Раздался хруст, и рот наполнилсякусочками пластмассы, а по языку разлился неприятный «химический» вкус.

Следующие пять минут я старательно выковыривала изо ртаостатки ручки. Потом, вооружившись карандашом для глаз, начала внимательночитать диагнозы, хотя, наверное, у косметологов это называется по-другому.

Щукин – ремопластика, Ковалев – ремопластика…

Что бы это означало? Я почесала карандашом лоб. Насморкпо-научному называется красивым загадочным словом «ринит». Значит, Щукин,Ковалев, а вместе с ними Потапов, Рябов, Лебедев и Гамов делали коррекцию носа.Может, они у них были картошкой или торчали посередине лица как руль. И вообщеговорят, будто наш орган обоняния растет в течение всей жизни, и ещенеизвестно, что там из него получится…

Только человек, превращающий шнобель в аккуратный носик, мнене нужен. Хотя… Может, он желал скрыть изменение части лица, узнал про кассету…Снова почесав карандашом лоб, я уставилась на три оставшиеся фамилии: ФедотовНиколай Евгеньевич, Бобров Руслан Михайлович и Савельев Юрий Константинович…

Так, кто из вас, ребята, автор постановки? Кто прячетбольную Настеньку? Ну погоди, негодяй…

Внезапно сзади раздался голос:

– Гражданочка, предъявите документы.

Я удивленно обернулась. Около скамейки стоял худенькиймилиционер со страшно серьезным выражением на пухлогубом детском личике. Летгрозному стражу от силы восемнадцать, выглядел он совсем мальчиком.

– Предъявите документы, – сурово сдвинул он брови.

– Зачем?

– Надо, – категорично отрезал паренек.

– А если паспорта с собой нет?

– Тогда пройдемте для выяснения личности, – недрогнул ребенок в форме.

Я со вздохом вытащила бордовую книжечку. Мальчишка повертелстранички.

– Адресок прописки назовите.

– Интересное дело, – окончательно возмутиласья, – может, еще и номер паспорта следует наизусть выучить? Тебе фотографиимало? Между прочим, отлично там вышла, хотя обычно выхожу похожей на чучело!

– Зато сейчас сильно на индейца смахиваете. ПростоЧингачгук на тропе войны, – неожиданно засмеялся милиционер.

Я вытащила из сумочки пудреницу и уставилась в зеркало.Сильное, должно быть, произвожу впечатление… То-то люди, идущие по платформе,бросали на меня косые взгляды!

Весь лоб и щеки перемазаны черным, а губы и подбородоктемно-синим. Я раскрыла рот. Так, язык смахивает на перезревший баклажан.Понятно теперь, отчего такой гадостный привкус во рту. Это паста из шариковойручки, которую я сгрызла в ажиотаже.

– Почему сидите на скамейке?

– Отдыхаю.

– Дома отдыхать положено.

Я глубоко вздохнула. Ну как объяснить милому бдительномуребенку, что как раз в родных пенатах никто не даст мне спокойно раскинутьмозгами. И потом там небось Анелия Марковна, Даня, воющие, словно мартовскиекоты, младенцы и Ирина, остервенело пекущая пироги на кухне.

– Вот что, молодой человек, – строго ответилая, – паспорт проверил? Прописка московская, сижу себе спокойно, никому немешаю, совершенно трезвая. И вообще, почему ты ко мне подошел, а вон ту жуткуюбомжиху на соседней скамейке оставил без внимания?

Милиционер спокойно пояснил:

– Так я знаю ее. Она тут каждый день спит, тихаяженщина. А про вас дежурная по станции сообщила: «Иди, – говорит, –Витюша, проверь. Тетка там страшная, бормочет что-то, сидит давно. Может, изпсихушки сбежала!»

– Я совершенно нормальная! Между прочим, мой мужработает в милиции, на Петровке, майор Куприн Олег Михайлович, можешьпроверить.

– Да нет, – отмахнулся милиционер, – сидитесебе, коли хотите, только, по мне, лучше дома на диване перед теликом, а не наплатформе в метро…

Помахивая дубинкой, он пошел по перрону, внимательно глядяпо сторонам. Милый мальчик, бдительный и аккуратный, небось любимый сын у мамы…

Я вышла на улицу, купила в ближайшем киоске бутылкуминеральной воды, упаковку бумажных платков и старательно протерла лицо. Потомпринялась звонить. Сначала Федотову, следом Боброву, но ни там, ни там никто небрал трубку. Зато у Савельева отозвался дребезжащий старческий голос:

– Алле! Алле!

– Позовите, пожалуйста, Юрия Константиновича.

– Так на работе Юрка, – пояснила бабушка.

Стараясь говорить как можно более убедительно, я заявила:

– Вас беспокоят из магазина «М-видео». ЮрийКонстантинович просил предупредить его, когда в продажу поступит телевизор«Филипс суперстар».

– Ничего не знаю, – бормотала женщина, – онменя никогда в известность о планах не ставит.

– Как нам быть? – притворно вздохнула я. –Прибыл только один аппарат по старой цене. Завтра уже другую поставят. Мне бызнать, возьмет он телевизор или нет? А то желающих полно!

– На работу позвоните, – наконец сообразила бабка.

Тихо ликуя, я прогундосила:

– Так телефон только домашний.