– Да уж, – выпалила я, находясь на пороге, –далеко нам еще до Европы. Обязательно закажите монокапомитор, полезнейшаявещица!

Руслан Михайлович выглядел так, что я испугалась, когда горамышц высотой под два метра отворила мне дверь. Издали хозяин походил на тугонабитый мешок, увенчанный по недоразумению странно маленькой головой свстопорщенным ежиком коротко стриженных волос.

– Проходите, – басом велел он и толкнул плечомдверь в комнату.

Я двинулась внутрь и ахнула. Три стены квадратного помещениязанимали витрины со стеклянными дверцами, все полки которых были забитыкубками, медалями и хрустальными вазами…

– Да, – удовлетворенно пробасил РусланМихайлович, – борец. Вот, всех победил, все, что можно, завоевал и ушел избольшого спорта с гордо поднятой головой.

– Ну и выставка, – восхищалась я, – никогданичего подобного не видела. Ух ты!

Руслан Михайлович, тронутый моей детскойнепосредственностью, начал вытаскивать кубки и делиться воспоминаниями. Улучивмомент, я, как бы между прочим, поинтересовалась:

– А к Феликсу Ефимовичу зачем ложились?

Борец потер затылок:

– Так ведь, когда борешься, о морде не думаешь, а наарене всякое случается… Уши мне поломали, нос, да и по челюсти один раз таквмазали, что прикус изменился. И так-то я не красавец был, а уж стал… Ну прямоТарзан из джунглей, народ на улицах шарахался. Фигура у меня солидная, рожазверская, небось думали, бандит бандитом. Вообще-то и с такой физиомордиейможно жить, только я жениться собрался… Вот и пошел к Феликсу Ефимовичу. Он всвое время Наденьке Михайловой, спортивной гимнастке, когда та с бревна упала,сделал сложнейшую операцию. Так не поверите, она еще красивей стала. Ну, гдеваш лист? Сколько там люди дают?

Он повертел в руках бумажку.

– Ага, значит, около тысячи. Ну и я столько же, чтобпотом не говорили, что Бобров пожадничал… Да и девчонку жаль…

Он подошел к секретеру и зашуршал бумажками.

– У вас к Феликсу Ефимовичу никаких претензий небыло? – на всякий случай, поинтересовалась я.

Борец спокойно ответил:

– Так какие ж претензии? Сделал все ловко, условия уних в клинике хорошие, медсестрички приветливые, врачи классные… И больно особоне было, может, неприятно чуть. Только в спорте хуже случается, я терпетьпривык. И недорого, вполне подъемно. Нет, хорошее место, я туда еще парочкуребят отправил. Да, жалко Феликса Ефимовича. В «Московском комсомольце» писали,баллон с кислородом вроде бы там взорвался?

– Я кивнула.

– Ежели чего, – продолжал РусланМихайлович, – звоните, помогу завсегда девчонке. Теперь в Спорткомитетеработаю, у нас лагеря есть, можно на каникулы пристроить.

И он протянул белый конверт.

– Тут ровно тысяча.

Мне показалось неудобным пересчитывать при нем деньги, и япросто убрала конверт в сумочку.

– Простите, можно от вас позвонить?

– Без проблем, – согласился Бобров.

Я набрала номер и услышала тихий голосок, почти писк.

– Алло.

– Позовите Николая Евгеньевича.

– Слушаю.

– Вас беспокоят из клиники Чепцова.

– Прекрасно, – оживился мужик.

– Почему? – удивилась я.

– Сам собирался звонить, чтобы узнать, что теперь сомной будет! – произнес загадочно Федотов.

– Можно к вам приехать? – Валяйте.

Я записала адрес, простилась со спортсменом, дошла до метрои села в поезд, следующий до «Красносельской». Ноги гудели, и поясница началаныть. Устала я страшно, да к тому же захотела есть. За весь день в желудкепобывало только мороженое и сок… Хорошо бы перекусить. Я раскрыла сумочку,где-то в глубинах валяются карамельки, запихнула одну под язык, чтобы обманутьголод. Руки нащупали конверт. Вот незадача, обманным образом получила отприветливого Руслана Михайловича тысячу рублей, нехорошо получилось. Ладно,завтра же отвезу деньги Алисе.

Я машинально приоткрыла конверт и уставилась на егосодержимое. Ну ничего себе! По своей глубокой наивности я не написала в«ведомости» после цифр слово «рублей», не восемьсот рублей, а просто восемьсот.Руслан Михайлович же оперировал в своей жизни иными суммами, чем я. Ему и вголову не пришло, что «подписанты» давали «деревянные» денежки. В конвертезеленело десять стодолларовых бумажек.

Дверь квартиры Федотова поразила меня странным дизайном.Дверная ручка находилась слишком низко, а замочная скважина еще ниже. Наверное,тут проживает самостоятельно приходящий из школы маленький ребенок, дляудобства которого предусмотрели все. Хотя это крайне неразумно: ребятеноквырастет, а дверь придется переделывать.

– Кто там? – донесся тоненький голосок.

Я обратила внимание, что панорамный глазок также расположенне на совсем обычном уровне, и ласково ответила:

– Деточка, позови папу, скажи: тетя из больницы пришла.

Дверь распахнулась, и мой взор уперся в щуплого подростка,едва ли достигшего двенадцати. Но в отличие от большинства детей, находящихся вславном подростковом периоде, этот был одет в аккуратно отглаженные брюки исветлую рубашечку «поло». Голова мальчика радовала глаз хорошей стрижкой, ктому же от него исходил аромат парфюма «Шевиньон». На мой взгляд, слишкомдорогого одеколона для школьника. Не так давно кто-то подарил Олегу на деньрождения этот одеколон, и я сразу узнала изумительный запах.

– Папа дома? – повторила я.

– Вам кого? – пискнул мальчонка.

– У тебя несколько пап?

– Мой отец скончался десять лет тому назад, –довольно резко ответил школьник.

– Ой, прости, пожалуйста, – испугалась я, –ей-богу, не хотела сказать ничего плохого! Будь другом, позови Николая Евгеньевича,скажи, из клиники Чепцова пришли.

– Это я, – преспокойненько заявил ребенок.

– Как это «я»?

– Федотов Николай Евгеньевич перед вами.

В крайнем замешательстве я поступила совершенно по-идиотски.Ткнула в лилипута пальцем и захихикала.

– Вы? Быть того не может.

– Отчего же? – спокойно ответил Федотов. –Некоторые люди рождаются такого роста, маленькие.