class="a">[315]. Так Томас Кромвель говорил своему критику из епископов незадолго до роспуска крупных монастырей. Специалисты справедливо считают Кромвеля выдающимся государственным деятелем. Он родился в местечке Путни около 1485 года, его отец был трактирщиком. На пороге нового столетия Томас покинул Англию при невыясненных обстоятельствах. Либо он повздорил с отцом, отличавшимся буйный нравом, либо сам попал в историю, поскольку впоследствии признавался Кранмеру, что в юности был «негодяем». Странствуя по Италии как искатель приключений, Кромвель поучаствовал наемным солдатом или пажом на побежденной французской стороне в битве при Гарильяно (1503). Потом он учился коммерции и бухгалтерскому делу, послужив у флорентийских банкиров, венецианских и английских купцов. Его отправляли по делам в торговые города Фландрии. В мае 1514 года он был в Риме, давал показания на судебном процессе как клиент кардинала Бейнбриджа, английского резидента при папском дворе. После смерти Бейнбриджа (предположительно того отравили) Кромвель вернулся с людьми кардинала обратно в Англию, чтобы предложить свои услуги Уолси.

К 1516 году Кромвель стал членом двора Уолси, а к 1519-му его «советником». Вскоре он был также его адвокатом. Так или иначе, Томас Кромвель сделался умелым практикующим юристом, не обучаясь официально в судебном инне, и в 1520-е годы, наряду со службой у Уолси, он самостоятельно вел дела как адвокат, эксперт, коммерсант и ростовщик. В 1523 году Кромвель вошел в парламент, а в следующем году был принят в Грейс-Инн. После возвращения из Италии он женился на довольно состоятельной вдове, обрел ценные знакомства в юридических и коммерческих кругах Лондона, а также завел собственный домашний штат. Кромвель играл в шары в доме Джона Растелла и был знаком с Томасом Мором – Антонио Бонвизи, влиятельный коммерсант из Лукки, был их общим другом.

Таким образом, Кромвель был человеком, который добился всего сам, – человеком действия, а не интеллектуалом с университетским образованием, как Мор, Кранмер и Реджинальд Поул. Однако различие между ними не стоит преувеличивать, поскольку в Италии Кромвель выказал широкие интеллектуальные интересы. Кромвель обладал познаниями в истории и праве, бегло говорил на итальянском и удовлетворительно на французском языке, писал на латинском и немного на греческом. Впоследствии он покровительствовал писателям и заказывал картины Гансу Гольбейну Младшему. Он обладал явным даром к ораторскому искусству и (подобно Уолси) был оратором от природы. Он представлял собой грозного оппонента в споре, достаточно колкого, чтобы победить Мора, Джона Фишера и Стивена Гардинера в словесной борьбе. Однако притом его манера поведения обычно была мягкой и привлекала людей. Когда он говорил, его лицо светилось, речь блистала. Отковывая афоризмы, он быстро, лукаво поглядывал на собеседника. Что особенно важно, его умение управлять людьми и организациями было интуитивным. Джон Фокс вспоминал Кромвеля как «находчивого… в суждениях осторожного, в речах яркого, в службе верного, во вкусах смелого, в литературных трудах активного»[316]. Чрезвычайно усердный работник с великолепной памятью, Кромвель был широко эрудирован, тверд внутри, но внешне мягок. «Не было ничего слишком сложного, с чем он не мог бы справиться своим умом и усердием». Фокс утверждал, что по дороге в Рим, куда он отправился в 1516–1518 годах по делам гильдии Святой Марии из Бостона (графство Линкольншир), Кромвель наизусть выучил Новый Завет в переводе Эразма Роттердамского – упражнение, по всей видимости, заложившее основу для размышлений в течение всей его жизни. На самом деле эта история звучит правдоподобно: людей эпохи Ренессанса лучшие идеи посещали во время их поездок верхом.

Разумеется, несмотря на мягкость манер, доступность и способность налаживать отношения, Кромвель имел одно опасное качество. Он был политиком, который всегда доводит дело до конца. Некоторая беспощадность была следствием его целеустремленности, о чем говорит роль Кромвеля в заговоре 1536 года. Однако обвинение Поула, что уже в 1528 году Кромвель был «макиавеллистом», считавшим, что искусство политика состоит в том, чтобы дать возможность королям удовлетворять свои страсти, не оскорбляя общественной морали и религиозных убеждений, – было типичным выплеском яда. Во-первых, трактат Макиавелли «Государь» опубликовали только в 1532 году, через несколько лет после того, как состоялся сомнительный разговор с Поулом. Хотя работа была написана в 1513–1514 годах, нет никаких свидетельств, что Кромвель знал о ней, пока лорд Морли не обратил на нее его внимание в 1539 году. Во-вторых, дурная слава «Государя» в XVI веке объяснялась в значительной степени антиклерикализмом автора. И наконец, «Государь» имел какое-то отношение к Англии только до гражданской войны, поскольку в работе отдавалось предпочтение экспансионистской военной энергии Рима, а не стабильности и устойчивости Венеции. Тюдоры не имели права на «энергию» в ущерб стабильности[317]. Кромвель, безусловно, считал, что правильное государственное планирование может предоставить определенный иммунитет от превратностей судьбы. Однако в той же степени справедливо, что он, вовсе не приуменьшая значения ума, способностей и образования в готовности людей руководить в пользу военной «энергии», фактически ставил на первое место человеческую добродетель, причем так, что участники «Благодатного паломничества» обвиняли его в том, что он отдает предпочтение «вилланам», а не аристократам, а обвинительный акт против него в июне 1540 года включал обвинение в scandalum magnatum (то есть в том, что он сумел испортить репутацию родовой знати)[318].

Последние 30 лет появилось мнение, что в 1530-е годы Кромвель произвел «революцию в государственном управлении», хотя не все разделяют эту точку зрения[319]. Тезис о «революции» подразумевает, что Кромвель сознательно – это принципиальный момент – сократил роль королевского двора в управлении, заменив его «национальной» администрацией госслужащих в виде государственных департаментов под контролем в корне реорганизованного Тайного совета. В результате королевский двор был удален со сцены в стиле Кориолана и превратился лишь в «государственный департамент, занимающийся специальными задачами королевской персоны». Финансы «перешли в ведение государственных институций от личных слуг короля и дворцовых служб, управлявших доходами до 1530-х годов». И наконец, Тайный совет и государственный секретарь «вышли за пределы Двора на государственную сцену». Эти изменения были «произведены настолько быстро и продуманно» в период от смещения Уолси до опалы Кромвеля, что «только термин “революция” может описать произошедшее». Более того, именно Кромвель все это время руководил «сей спланированной и мудрой преобразовательной работой»[320].

Такое изложение, однако, слишком схематично, поскольку реорганизованный Тайный совет хотя и более непосредственно осуществлял контроль над исполнительной властью, чем Совет при Уолси, но зачастую политически входил в королевский двор. Кроме того, члены королевской семьи продолжали играть основные административные роли на всем протяжении начального периода новой истории[321]. Тем не менее Тайный совет при Тюдорах действительно все в большей степени принимал на себя общую ответственность за управление, особенно финансовое и юридическое администрирование, а также местные органы власти. Тогда как Генрих VII лично управлял своим королевством из кабинета и личной казны, просматривал каждую страницу финансовых отчетов, Елизавета в основном