– Я пришла спросить вас о том, что вы знаете или что можетемне сказать о некоем проекте «Бенво».

– Вы действительно графиня Рената Зерковски?

– Формально – да, но чаще меня называют Мэри-Энн.

– Да, так и написано в отдельном письме. Значит, вы хотитезнать о проекте «Бенво». Ну что ж, было такое дело. Теперь этот проект умер ипохоронен, так же, по-моему, как и его автор.

– Вы имеете в виду профессора Шорхэма?

– Именно. Роберта Шорхэма, одного из величайших гениевнашего времени, наряду с Эйнштейном, Нильсом Бором и несколькими другими. НоРоберт Шорхэм ушел раньше времени. Большая потеря для науки.

– Он не умер.

– Правда? Вы уверены? Я уже давно ничего о нем не слышал.

– Он инвалид, живет на севере Шотландии. Парализован, плохоговорит и плохо ходит, почти все время сидит и слушает музыку.

– Да, могу себе представить. Ну что же, я рад. Если ему этодоступно, значит, он не слишком несчастен. В противном случае жизнь была быужасной для умнейшего человека, который перестал им быть. Который, так сказать,всего лишь мертвое тело в инвалидной коляске.

– Так был все-таки проект «Бенво»?

– Да, Шорхэм был очень им увлечен.

– Он с вами разговаривал на эту тему?

– В самом начале он говорил о нем с некоторыми из нас. Яполагаю, девушка, вы ведь не из ученых?

– Нет, я…

– Видимо, вы просто посредник. Надеюсь, вы на нашей стороне.В эти дни мы все еще надеемся на чудо, но я не думаю, что вы сможете что-нибудьизвлечь из проекта «Бенво».

– Почему нет? Вы сказали, что он над ним работал. Это ведьбыло бы великое открытие, правда? Или изобретение, или как вы называете такиевещи?

– Да, это было бы одно из величайших открытий нашего века. Яне знаю точно, в чем там загвоздка. Такое случалось и раньше: сначала все идетнормально, но на последних этапах почему-то не срабатывает, и проект разваливается.Ожидаемых результатов нет, и в отчаянии все бросаешь. Или поступаешь какШорхэм.

– А как он поступил?

– Он уничтожил свою работу, всю, до последнего листочка. Онсам об этом мне говорил. Сжег все формулы, все бумаги, все расчеты. А через тринедели его хватил удар. Мне очень жаль. Как видите, я не могу вам помочь. Яникогда не знал деталей этого проекта, только основную идею, да и ее сейчас ужене помню, за исключением одного: темой проекта была благожелательность.

Лорд Олтемаунт диктовал.

Его голос, когда-то звонкий и властный, теперь стал тихим,но в нем чувствовался отзвук былой силы, завораживающий так, как не смог быникакой громкий и зычный голос.

Джеймс Клик записывал, иногда останавливаясь, когда лордОлтемаунт задумывался, подыскивая слова.

– Идеализм, – говорил лорд Олтемаунт, – может возникнуть иобычно возникает как естественная реакция на несправедливость, как отрицаниегрубого материализма. Естественный идеализм юности все больше и большеусиливается стремлением уничтожить эти две стороны современной жизни:несправедливость и грубый материализм. Это стремление к уничтожению зла поройприводит к жажде разрушения ради самого разрушения. В результате человек можетначать испытывать наслаждение от насилия и боли, причиняемой им другому. Всеэти качества способны стимулировать и усиливать люди, наделенные от рожденияталантом вождя. Этот изначальный идеализм возникает в несовершеннолетнемвозрасте. Он должен и может вызвать стремление к новому миру. Он также долженпородить любовь ко всему человечеству и желание добра всем людям. Но тот, ктооднажды испытал наслаждение от насилия ради насилия, никогда не повзрослеет, оностановится в своем развитии и останется таким на всю жизнь.

Зазвонил телефон. Лорд Олтемаунт сделал знак рукой, и ДжеймсКлик поднял трубку.

– Пришел мистер Робинсон.

– Ах да. Пригласите его ко мне. Мы продолжим позднее.

Джеймс Клик отложил блокнот и карандаш и поднялся с места.

Вошел мистер Робинсон. Джеймс Клик подвинул ему кресло,достаточно широкое для него. Мистер Робинсон благодарно улыбнулся и сел рядом слордом Олтемаунтом.

– Ну что, – оживленно спросил лорд Олтемаунт, – естькакие-нибудь новости? Диаграммы, кольца, пузыри?

– Не совсем так, – невозмутимо ответил мистер Робинсон. –Это больше похоже на карту русла реки.

– Реки? – удивился лорд Олтемаунт. – Какой реки?

– Денежной, – пояснил мистер Робинсон извиняющимся тоном,которым он обычно говорил о своей специальности. – Деньги, они совсем как река:берут начало из какого-то истока и непременно куда-то впадают. Право, это оченьлюбопытно, если, конечно, вас интересуют такие вещи. Словом, это целая история…

Судя по выражению лица Джеймса Клика, он ничего не понял, ноОлтемаунт ответил:

– Понимаю. Продолжайте.

– Эта река течет из Скандинавии, вбирая в себя мощныепритоки, берущие начало в Баварии, США, Юго-Восточной Азии, и ручейки из болеемелких государств.

– И куда же она течет?

– В основном в Южную Америку, где дислоцируется нынешнийштаб боевой молодежи…

– И представляет собой четыре из пяти сплетенных колец,которые вы нам показывали: оружие, наркотики, научные военные разработки, атакже финансы?

– Да, кажется, мы теперь довольно точно знаем, ктоконтролирует эти кольца…

– А как насчет кольца «X» – Хуаниты? – спросил Джеймс Клик.

– Мы пока точно не знаем.

– У Джеймса на этот счет есть некоторые соображения, –сказал лорд Олтемаунт. – Я надеюсь, что он ошибается… да, надеюсь.

– Убежденная убийца, – заявил Джеймс Клик. – Женщины этойпрофессии опаснее мужчин.

– Были исторические прецеденты, – признал Олтемаунт. – Иаильпредложила Сисару угощение, а потом вонзила гвоздь ему в голову. Юдифьприкончила Олоферна и этим заслужила рукоплескания своих соотечественников. Да,в этом что-то есть.

– Значит, вам известно, кто такая Хуанита? – спросил мистерРобинсон. – Это интересно.

– Я могу ошибаться, сэр, но некоторые события навели меня намысль…

– Да, – прервал его мистер Робинсон, – нам всем пришлосьпоразмыслить, не правда ли? Джеймс, скажите лучше, кого вы подозреваете.