юмора. Да, она забрала у Табиты ее воспоминания, но разве она не проделала то же самое и с Руби, пусть по-другому, но все же? Ведь если Тэбби стала в ту ночь жертвой обстоятельств, оказавшись вместе с остальными не в том месте и не в тот час, то именно Руби явилась виновницей ловушки, в которую они все попали.

Тэбби мало что помнит, но точно помнит, а потому и не сомневается в том, что Руби должна перед ней извиниться.

И вдруг именно Руби спрашивает теперь, что же хочет вспомнить Тэбби больше всего на свете. Тэбби прекрасно знает, что именно она хотела бы вспомнить. Тэбби подозревает, что Руби – ключ ко всему, ключ ко всем ответам, что же случилось той ночью и почему Тэбби застряла тут. Но она ни о чем не может спросить ее, ибо память Руби подобна старому полю под девственным снегом.

И, разумеется, Вспоминатор не сработает на Тэбби. Он не предназначен для мертвых.

Поэтому Тэбби мрачно глядит на Руби и говорит:

– Тебе интересно знать, что именно я хотела бы вспомнить, Руби? Я хотела бы вспомнить, почему я умерла по твоей вине.

Виджет расправляет крылья и качает головой, но продолжает говорить за свою хозяйку:

– Но моя голова забита воспоминаниями о том, как все мы были счастливы вместе. А для других воспоминаний в моей душе нет места.

И уже в тысячный раз Тэбби думает о том, что люди не заслужили дружбы с животными – ведь их любовь безусловна, а души их чисты как слеза.

Виджет не врет и не пытается сгладить слова Табиты. Да она и не знает как, ведь в этой вороне нет ни капли коварства. Но Виджет чувствует боль Табиты, оттого и звенит в ее вороньих словах беспощадная правда, передающая эмоции ее хозяйки.

А все потому, что Тэбби отчаянно скучает по сестрам: та жизнь, которой она жила, была невероятно счастливой. И она маскирует свою сердечную боль суровостью, потому что для нее это единственный способ как-то существовать дальше. Ну а что Виджет? Виджет просто заботится о том, чтобы в смерти своей Табита не была так одинока.

Ко всеобщему удивлению, Руби вдруг радостно хлопает в ладоши.

– Я тоже хочу, чтобы моя голова заполнилась воспоминаниями, – восклицает она и, забрав у Айви шлем, присаживается на стул. – Я хочу таких же воспоминаний, как у этой птички. – И она с любовью смотрит на Виджет.

Обрадовавшись, Квини начинает настраивать машинку под Руби.

Когда, наконец, возвращается Иезавель с корзинкой, Руби даже не обращает на нее внимания, хотя совсем недавно так настаивала на пикнике. Иезавель расчищает стол, чтобы накрыть его скатертью в красно-белую клетку, и Айви берется ей помогать.

Наконец «поляна накрыта», и обе ведьмы начинают ходить по лаборатории, насылая чары, создавая иллюзию природы, летнего денька. Появляется лужайка, деревья, солнечный свет, в воздухе чувствуется дуновение ветерка, повсюду порхают бабочки всех цветов радуги.

Однажды ведьмы пытались так угодить Тэбби, наколдовав прямо в библиотеке ее любимый лес. Но все это оказалось жалкой копией реальности, и Тэбби отказалась от дальнейших экспериментов.

И вот Квини начинает задавать Руби вопросы, и Тэбби знает, что Иезавель с Айви слушают так же внимательно, как и она.

– Назови свое полное имя, – просит Квини.

После некоторого колебания Руби отвечает:

– Меня зовут Рубен.

Давненько Тэбби не слышала этого имени. Через несколько дней после своего приезда в дом Мирабель Руби лишь однажды поделилась с ней, что Рубеном ее назвали при рождении, но потом она поменяла имя в соответствии со своими внутренними ощущениями.

– Назови свою фамилию, – сдавленно говорит Квини, работая рычажками.

– Фамилия, моя фамилия… – озадаченно бормочет Руби. – Битви́н [90]? – спрашивает она. – Я Руби Битвин?

Это очень близко к той фамилии, что выбрала для себя Руби в тринадцать лет, но все же она ошиблась.

Квини продолжает спрашивать: сколько Руби лет, какой у нее адрес проживания, какой сейчас год, сколько будет четыре плюс четыре, кто является действующим президентом. Ни на один из вопросов Руби не дает правильного ответа. Она считает, что сейчас ей пятьдесят два (ей столько было, когда умерла Тэбби), она помнит, что проживает в поместье Муншайн, но не помнит ни названия улицы (Гвиллимбери), ни номера дома (13). По ее мнению, сейчас 1988 год, а четыре плюс четыре будет сорок четыре, а президент у них «кто-то из Бушей, которого неплохо бы отвести к парикмахеру».

Табита не очень-то надеется на Вспоминатор, но, к собственному удивлению, очень хочет, чтобы он все-таки сработал. В конце концов от этого зависит ее дальнейшая судьба.

Квини подкручивает ручки регулятора, щелкает рычажками, двигает бегунок, одновременно поворачивая диск, усиливая мощность. Машинка начинает вибрировать, и Квини задает те же самые вопросы по второму кругу.

На этот раз Руби правильно называет свое имя – Рубиличия Фалуха Минкс Бетвикст. Вот такое выспреннее имечко выбрала себе девушка – имя-щит, чтобы отгородиться от мира, который всегда будет расценивать тебя как мишень для нападок лишь потому, что тебя угораздило родиться не такой как все.

И уж если Руби даже такое вспомнила, может, она осилит и остальное?

Когда и на остальные вопросы Руби отвечает верно, сестры начинают хлопать в ладоши и подбадривать ее. Каждый правильный ответ дает надежду и ободряет.

И так постепенно Квини подводит Руби к пятидесятилетию Тэбби, дню, в котором она застряла.

– Какой наряд был на тебе во время праздника? – спрашивает Квини.

– На мне было роскошное розовое платье, и я изображала добрую волшебницу Глинду.

– А как была одета Иезавель?

Все молчат, затаив дыхание, а Руби говорит:

– Не помню точно имя персонажа, но ее роль исполняла Шер в сериале «Иствикские ведьмы». Костюмчик был – полный отпад.

– О, да, детка, – хрипло говорит Иезавель, – я была прямо как Шер. – И она сексуально поводит плечами, улыбкой изображая некое подобие радости.

Квини задает еще ряд вопросов о празднике, а затем переходит ко дню ограбления:

– Что мы должны были похитить из музея Ротшильдов?

Руби морщит лоб, вспоминая:

– Хекканскую штуковину Идиты.

Квини улыбается – уж больно уморительно Руби все перепутала.

– А в кого ты превратилась тогда, помнишь?

– В охранника, – говорит Руби. – В того урода, но Иезавель не с ним перепихивалась.

Иезавель гортанно смеется. И Тэбби чувствует, как что-то щекочет в горле, вернее, там, где оно раньше было. Это настолько удивительно, что Тэбби не сразу понимает, что это рвется наружу смех. Как же прекрасно услышать старые прикольчики Руби. Но Квини остается