И так без конца.

Фрида старалась поддержать родителей, когда приезжала на выходные. Однако она с нетерпением ждала понедельника, занималась всю неделю – днем на факультете, вечером дома, – забывая обо всем, но по средам обычно навещала сестру и зятя.

В ту среду после ужина все трое, как обычно, сидели перед радио. Ференц не принимал участия в разговоре, задумчиво просматривая газеты. Внезапно он скомкал их и бросил в угол. Эмма и Фрида застыли от неожиданности.

– Что случилось? – спросила Эмма. Ее голос тоже отличался от обычного: мягкий, почти робкий.

– Каждый день в Европе происходят события одно ужаснее другого! – ответил Ференц.

Задыхаясь, он заговорил о евреях из Польши и других оккупированных стран. Жуткие новости. Говорят о концлагерях, устроенных немцами на территории Польши, в которых страшнее, чем в самых мрачных тюрьмах. Говорят, что в эти лагеря, за колючую проволоку, согнали миллионы людей, в основном евреев; их пытают и казнят электрическим током за попытки бежать. Говорят о камерах смерти, так называемых душевых, куда сгоняют заключенных толпами и пускают отравляющий газ…

– А откуда у тебя эти сведения? – спросила похолодевшая от страха Фрида.

– От одного человека, сбежавшего из лагеря недалеко от города под названием Освенцим, в Польше. Он перебрался через Балканы, и прибыл сюда, и описал все пережитое.

– Кому рассказал?

– Представителям сионистских организаций из Палестины и американским дипломатам. Когда его спросили о его семье, он заплакал и сказал, что все они мертвы, – ответил Ференц.

У Фриды от гнева кровь отхлынула от лица.

– И разве нет силы, которая может этому противостоять?! Неужели никто ничего не может сделать?! – воскликнула она.

Ференц ответил не сразу, и голос его звучал неуверенно:

– Единственное, что можно сделать сейчас, – как можно скорее помочь евреям эмигрировать в Палестину или нейтральные страны. Но все непросто. Мы все знаем участь «Струмы»: иммиграция в Палестину сначала замедлилась, а теперь почти остановлена из-за британской политики умиротворения арабов.

– Не ты ли мне говорил, что британцы хотели обнаружить за попытками евреев бежать руку нацистов и выдвинуть это в качестве предлога для отказа? – возмутилась Эмма.

– Да, но… – неохотно начал Ференц.

«Очевидно, ему неприятно, что приходится критиковать своих друзей-англичан», – подумала Фрида.

Зять продолжал так же нерешительно:

– …но они не смогли этого доказать. Тем не менее сионистские лидеры, Бен-Гурион и Хаим Вейцман, знают, что они должны сражаться на стороне Британии. Это их единственный шанс победить Гитлера. Взамен, конечно, они просили помощи в спасении евреев из европейского ада…

– Но эта помощь больше не приходит, наоборот, ее замораживают, – быстро подхватила Фрида. Постоянные попытки зятя защитить англичан раздражали ее.

Ференц пожал плечами.

– Кто знает, может, им помогают тайно. Иначе как могли бы все эти молодые сионисты приехать в Стамбул из Палестины и укрыться здесь? Можно ли переправить евреев из Стамбула в Палестину через Сирию на «Таврическом экспрессе»? Могут ли эти корабли, заполненные евреями, выходить из европейских портов и доставлять своих пассажиров в Турцию?

– Ох уж эти англичане! Очень цивилизованные, но всегда такие скользкие!

Сестры, сказав почти в унисон, имитируя интонацию Брони Шульман с сильным русским акцентом, засмеялись, но тут же осеклись, увидев, как побледнел Ференц.

Фрида внезапно осознала: Ференц переживает за престарелых отца и мать, которые остались в Будапеште.

– Мне очень жаль… твоя семья… – пробормотала она.

– Они говорят, что слишком стары, чтобы уехать из Венгрии и добраться до Палестины, слишком тяжкие условия. Отец с трудом ходит. Они решили остаться в своем доме, в городе, где родились и выросли. Что бы ни случилось, это лучше, чем пускаться в подобное приключение, говорят они, смирившись, но…

Голос Ференца дрожал; не сумев закончить фразу, он быстро встал и вышел из комнаты.

– Ох, зачем я полезла к нему с вопросами, да еще и глупо посмеялась и обидела его. – Фрида готова была расплакаться, виня во всем себя, как всегда.

– Это не первый раз, когда мы говорим об этом, – сказала Эмма, стараясь ее успокоить. – Неделями Ференц корит себя из-за родителей, не может спать по ночам, ему снятся кошмары, он кричит во сне. Конечно, когда мы узнали про эти страшные лагеря, он тревожится еще больше. К сожалению, от болезни отца, от старости родителей нет лекарства. Но…

Как и ее муж, она осеклась на том же слове, однако не встала и не вышла из комнаты, только с силой закусила нижнюю губу.

– Но что?

– Вот же, ты сама видишь, есть те, кто выжил; может быть, и среди наших друзей… есть те, с кем мы могли бы попытаться связаться, переправить их на корабль из Румынии в Палестину через Стамбул, но, если они сами не захотят, ничего нельзя сделать.

Вдруг, лукаво улыбнувшись, она не очень ловко сменила тему:

– Давай поговорим о том, что мы можем сделать… Например, о твоей поездке в Анкару.

Поездка в Анкару! Фрида начала планировать ее ровно с того дня, как Исмаил вернулся на учебу в госпиталь Гюльхане. Впервые за вечер глаза ее

засияли радостью

Февраль 1943, Стамбул – Анкара – Стамбул

Она повязала перед зеркалом темный платок; стараясь двигаться как можно тише, забралась на стул и, крутясь из стороны в сторону, осмотрела свой наряд в маленьком зеркале на стене. Серо-бежевое платье из шерсти, грубые чулки, тупоносые ботинки без каблуков на шнуровке. Никогда еще Фрида не старалась одеться настолько непривлекательно. В эту пятницу она должна, как обычно, сесть на паром в Эминёню, но выйти на Хайдарпаша и занять место в вагоне второго класса «Таврического экспресса», отходящего в девять вечера.

Она слезла со стула и, дрожа от волнения и радости, закончила сборы. Уложила в чемоданчик халву, аккуратно завернутую в газету, и банку меда, которую Броня купила для нее на черном рынке. Добавила несколько книг, которые, как она надеялась, понравятся Исмаилу. Он не должен забывать французский и немецкий, языки пригодятся ему для будущей карьеры. Толстый шерстяной свитер, который она вязала целый месяц. Бумага и карандаш. У него почти вышли все запасы, поэтому из экономии Исмаил стал писать реже. Чемодан становился все тяжелее, но это не имело значения. Фрида аккуратно застегнула зимнее пальто, вышла из комнаты и направилась к входной двери. Из спальни мадам Лоренцо донеслось: «До свидания, Фрида, передай привет своим».

Она глубоко вздохнула, вспомнив всю ложь, которую ей пришлось наговорить, чтобы провести эти выходные в Анкаре. Мадам Лоренцо