Фрида и Эмма уже было вздохнули с облегчением, как спор разгорелся вновь. Ференц нахмурился, его голос снова стал серьезным:

– Что я знаю, так это то, что настоящая дружба с Советами началась во время войны за независимость, но позже распалась из-за ошибочной политики. Потому что Сараджоглу вернулся из Москвы с пустыми руками…

– Было бы правильнее называть турецко-советские отношения в прошлом modus vivendi[64], а не дружбой, – отрезал Исмаил.

На этот раз настала очередь Эммы вмешаться. Она положила руку на плечо Ференца.

– Не пора ли уже прекратить этот разговор? – спросила она мужа, понизив голос.

Однако Ференц не желал, чтобы последнее слово осталось за Исмаилом.

– Истинные движущие силы наций и их лидеров – не добро и зло, а собственные страсти. Немцы – лучший тому пример. Почему бы и нам не следовать своим влечениям? Не знаю, читали ли вы Ницше? Тогда бы вы лучше поняли, о чем я.

– Ницше я не читал, но знаю, что он был болен сифилисом и последние дни провел в психиатрической лечебнице.

Эмма и Фрида закусили губы, чтобы не рассмеяться. Исмаил посмотрел на часы:

– Уже поздно. С вашего позволения, я оставлю Фриду с вами, а сам вернусь домой.

Как быстро промелькнул вечер! Остаток его Исмаил проведет с семьей, может, сходит еще повидаться с друзьями. Он со смехом сказал Фриде, что в армии начал много пить. Вот так! Ему тяжело сейчас, а выпивка его успокаивала и поднимала настроение.

А на следующее утро он вернется поездом в Анкару.

– Отпуск мне больше не дадут. Но как ты смотришь на то, чтобы как-нибудь приехать ко мне в Анкару на выходные? – спросил он Фриду еще днем. И, не дожидаясь ответа, он долго целовал ее.

«Он знает, что я готова для него на все и ко всему», – подумала Фрида.

После того как Исмаил ушел, Фрида, чуть смущаясь, спросила сестру и зятя, как он им. Не могла не спросить.

Эмма промолчала. Очевидно, она ждала, когда останется с ней наедине, чтобы поделиться своими мыслями. А Ференц улыбнулся.

– Мы почти ни в чем не согласны, и, я думаю, он не очень мягкий человек, но кажется порядочным.

Ноябрь – декабрь 1942, Мода – Тюнель

Списки налоговых льгот вывешены в налоговых инспекциях и опубликованы в газетах. Весь Стамбул бурлит. Очевидно, все бремя возложено на немусульман. Срок уплаты назначен на январь 1943 года.

Написав эти строки в письме Исмаилу, Фрида тут же их зачеркнула. Но она не любила помарки, поэтому решительно порвала весь лист и принялась писать заново, ограничиваясь новостями о преподавателях и общих друзьях. О политике лучше писать намеками, а лучше не писать вовсе: почта подвергалась цензуре, не стоило создавать себе проблемы. Тем более Исмаил читал газеты и слушал радио.

Жаль, ей хотелось разделить с ним возмущение и гнев.

Закон о налоге на имущество был принят в начале месяца без обсуждения в парламенте. Фрида прочитала его от корки до корки с изумлением и страхом: в каждой провинции и каждом уезде создавались комиссии для оценки имущества и определения суммы налога. Решения комиссии были окончательными, на уплату налога отводилось пятнадцать дней, имущество просрочивших платеж подлежало конфискации и последующей продаже, а должники – отправке в трудовые лагеря, чтобы «уплатить долг физическим трудом».

Самуэлю Шульману, который последние годы жил скромно, налог был назначен небольшой. Но и денег у него было так же мало, как имущества. А вот кое-кому из знакомых, кто, как и он, был с заграничными паспортами, повезло меньше. Некоторым пришлось продать все. При определении налога царили произвол и национализм.

Каждый раз, когда Фрида приезжала на выходные, отец рассказывал об очередном банкротстве их знакомых. «Этот новый налог парализует бизнес. Торговцы тратят все время на то, чтобы найти деньги на платеж и провести его, потому что все банковские счета, все активы замораживаются, чтобы предотвратить, по мнению правительства, сокрытие доходов».

Да, новости о банкротствах сыпались одна за другой: в декабре и январе тысячи стамбульских домов и предприятий, принадлежащих немусульманам, были конфискованы и проданы с аукциона. Сменили владельцев большинство зданий на улице Истикляль.

Из газет Фрида узнала, что с конца января колонны тех, кто не смог уплатить налог, потянулись в Ашкале, богом забытое место на северо-востоке страны. Там они за гроши нанимались на поденную работу и выплачивали долг государству. Пресса опубликовала фотографии первого конвоя, отправленного в трудовой лагерь в Ашкале, и список имен. Шульманы были хорошо знакомы со многими из них. Среди отправленных в лагерь были бывший возлюбленный Эммы Рубен с братом и отцом, трое братьев Анави, торговавших красками, старший сын одного из них. Семья лишилась сразу четырех мужчин.

Младший сын Анави был соседом Шульманов в Мода. Он-то и рассказал им, как все было обставлено.

– Они пришли в обед, – пересказывала Фриде Броня. – Один из братьев Анави пошел купить йогурт на обед в лавку на углу, потому что жена его приболела. А когда он вернулся, перед дверью его уже ждали полицейские в штатском. Он от волнения уронил йогурт, а полицейские сказали: «Эфенди, возьмите что-нибудь теплое, там холодно», – и увели, как вора, один справа, другой слева.

Все задержанные провели ночь в тюрьме, а наутро их посадили в поезд на вокзале Хайдарпаша. Неизвестно, как долго они там пробудут, когда вернутся и вернутся ли. Но в семьи, охваченные горем, пришло еще и разорение. Были среди чиновников, которым поручили конфисковать имущество, люди милосердные, но большинство вели себя безжалостно.

Самуэль и Броня больше ни о чем другом не говорили. Раздражительный, издерганный Самуэль постоянно спорил с женой.

– К счастью, соседи из дома напротив, Васфи, предложили спрятать у себя мои драгоценности. Ведь они на этом не остановятся, будут и следующие налоги, вот увидите. И на этот раз они ударят по инородцам, которые уже много лет живут и работают в Турции.

– А что, если Васфи не вернут твои драгоценности? – спросил Самуэль, лицо которого выражало крайнее недоверие. – Плохое время, Броня, время наживаться и воровать!

– Мне кажется, у них добрые намерения. Они предлагали выкупить все на подложном аукционе на случай, если у нас не хватит денег на уплату налога и придется продавать дом. Нам ничего не остается, кроме как доверять им. Мы и так уже в опасности!

– Ничуть! Мы заплатили столько, сколько должны!

– Это ничего не значит! Ждали ли мы эту напасть под названием