Я сунула телефон в карман и выключила его.

Я не пыталась читать. Не стала проверять письма. Мне не хотелось ни есть, ни пить. Я сидела и чувствовала себя на удивление спокойной. Это случилось. Я так и думала. Меня обманули, и я не была ни первой, ни последней женщиной, поверившей словам мужчины, но этот урок я усвоила.

Я не позволила себе роскошь искать Джека среди моих попутчиков. Я не стала бросать скучающих взглядов в сторону входа. Он не придет; он не пришел; я ему не нужна.

Немного позже яркая бортпроводница с красными губами попросила меня пристегнуться, и я послушалась. Она улыбнулась. Я улыбнулась ей в ответ.

И вот мы взлетели. Самолет поднялся в воздух, а Джек был не со мной. Мы прошли через облако, а Джек по-прежнему был не со мной. Я попросила стюардессу принести мне джин-тоник, выпила, попросила еще один, выпила, попросила в третий раз, выпила. Она отказалась приносить мне четвертый. Я откинула голову на подголовник и закрыла глаза.

Это конец. Может, всего этого никогда и не было, не существовало, во всех смыслах. Я нагнулась к сумке и достала оттуда свой «Смитсон». Все, что я могла сделать и что обычно и делала, — это сохранять организованность. Я слишком долго игнорировала ежедневник. Осторожно открыв его, как давнего друга, с которым сто лет не виделась, я стала медленно перелистывать страницы. Встречи. Задания. Формы. Даты дней рождения розовыми чернилами. Я медленно, но решительно листала страницы, и я не плакала. Зачем плакать? У нас были Париж, Амстердам, Прага, Краков, соляные шахты и молочная баржа. Это было хорошее лето. Хорошее путешествие. Я вытащила ручку из крошечной кобуры на моем дневнике и обвела дату моего первого рабочего дня. Я так долго закрашивала квадратик, что ручка едва не прорвала бумагу. Небо под нами затянулось тучами, и все стало каким-то мягким.

Когда я попробовала положить дневник в сумку, он отказался влезать. Я попробовала протолкнуть его, лишь бы только он влез, но что-то по-прежнему мешало ему. Я наклонилась к сумке, чтобы выяснить, что же это. Моя рука наткнулась на дневник дедушки Джека. Я поняла это даже раньше, чем увидела его. Меня охватила дрожь. Что-то сжалось в груди, я не могла дышать.

— Не могли бы вы выбросить это? — попросила я стюардессу, когда она проходила мимо. Я протянула ей дневник. Даже он имел идеальный вес и размер для моей руки. Я отчаянно верила в то, что если она заберет его, освободит меня, то мне станет легче.

— Конечно, мисс, — сказала она.

Она фальшиво улыбнулась мне и бросила дневник в небольшой мусорный пакет, который носила вдоль прохода. Она даже не взглянула на него. Девушка широко улыбнулась и пошла дальше, а дневник превратился в мусор в пакете, отведенном для оберток от коктейльных соломинок и упаковок от арахиса.

Она проделала половину пути до бортовой кухни, когда я выкрикнула, чтобы она остановилась.

Я особо не выбирала выражения — ох и зрелище. Я заранее знала, что произведу такое впечатление. Глубоко внутри я во всем винила алкоголь. Винила свое взвинченное состояние. Но самосознание не помешало мне, шатаясь, помчаться к концу прохода — слезы начинали затмевать мое восприятие.

Глядя, как я продвигаюсь в ее направлении, стюардесса скорчила гримасу, которая означала: «Успокойся, ты, мелюзга». Последнее, чего ей хотелось, — это успокаивать обезумевшую женщину на борту.

— Простите, — сказала я и подошла поближе. — Это любовные письма, память от бывшего, — прошептала я.

— О, — сказала она.

Только звучало это примерно так: «O-o-o-o-o».

Затем она протянула мне пакет, и мы проделали обратный ритуал «сласти или страсти» — мне пришлось рыться в мусоре, чтобы найти дневник. Наконец, выловив его, я прижала книжку к груди.

— Я вас понимаю, — сказала стюардесса. — Очень хорошо понимаю.

— Спасибо.

— Я принесу последний джин-тоник, хорошо? Только после этого нужно будет поспать.

Я кивнула и побрела к сиденью. Весь мир казался таким далеким.

Нью-Йорк

38

Идя на свидание, организованное подругой, как ты поступишь? Будешь ждать парня в баре или скорее войдешь внутрь, просканируешь все столики и барную стойку и попытаешься найти того самого симпатичного, по описанию подруги, парня?

В худшем случае ты даже знать не будешь, опоздала ты или пришла вовремя, потому что на самом деле тебе на все это плевать. Ты делаешь это из-за двух подруг на работе, которые сказали, что тебе это необходимо, что это — единственный способ найти парня. И ты говоришь: «Да, хорошо, ладно, я встречусь с ним, спасибо».

Его зовут Гэри.

Это все, что тебе сообщили.

Семь тридцать вечера. Ты только с работы, хотя обычно рабочий день заканчивается еще позже. Спустя всего полтора месяца работы в Банке Америки тебе удалось заработать репутацию сумасшедшего трудоголика. Поэтому пришлось переобуться, расчесать волосы, слегка подвести глаза, добавить румянца на щеки и расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки, чтобы показать краешек кружевного бюстгальтера. Все кажется каким-то неправильным и фальшивым, словно ты намазываешь арахисовое масло на рычаг мышеловки. Но Элеонор, девочка, почти твоя ровесница, с примерно таким же стажем работы в Банке Америки, помогала тебе остепениться и заставила зарегистрироваться на сайте знакомств. «Ну же, Хезер, не смеши! Тебе необходимо веселиться, это ведь не сложно. Это просто сайт, и это совсем не значит, что ты полная неудачница». Теперь тебе приходится воплощать в жизнь то, чего ты боялась.

Ты замираешь, войдя в бар, осторожно продвигаешься ближе к стенке, чтобы не мешать людям. Это вечер пятницы, начало выходных, и бар под названием «У Эрни» переполнен молодой энергией. Сцена, знакомства, тусовки, и ты, по идее, должна вписываться в эту атмосферу, ведь принадлежишь как раз к такой категории населения. Но на душе совсем не радостно. С восточной стороны бара доносится чей-то рев, кто-то сделал что-то в центре толпы, изумленная публика аплодирует, кричит, а кто-то подбрасывает в воздух шляпу.

На телефон приходит сообщение.

«Я опаздываю, — пишет Гэри. — Подожди 4уть-4уть».

И что теперь?

Он вообще умеет писать? Или это такой особый способ письма? Специально писать с ошибками?

Бар забит людьми, но ты настойчиво продвигаешься вперед, ищешь свободные места, но ничего не находишь. Это должно быть весело, ты ведь помнишь. Именно для этого ты и работаешь — чтобы были деньги на переполненные бары, где можно встретить парней. Что-то в этом роде. Но это все твое циничное мышление, а Эми с Констанцией говорили тебе о негативе, о том, что не стоит превращаться в злюку после того, как тебя бросил Тот-кого-нельзя-называть. Ты вроде бы соглашаешься с ними, но не всегда можешь справляться с эмоциями. Поэтому, когда ты видишь, что в западной части бара поднимается пара и уходит, освобождая два сиденья, заставляешь себя воспринимать это как хороший знак.