Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы сделали по глотку. На вкус мартини напоминал мне расплавленное стекло.
— Теперь твоя очередь, — сказал он.
— Ты тоже достигнешь огромного успеха в Нью-Йорке и будешь ездить в Вермонт по выходным. А щенок, о котором ты мечтаешь, превратится в скамеечку для ног — в старости пригодится.
Мы снова отпили из бокалов.
— Наклонись вперед, — сказал он. — Я всегда хотел взглянуть сверху вниз на женское платье, пока пью мартини.
— Ты никогда так не делал?
— Ни разу.
— Зачем мальчики это делают?
— А почему бы и нет? Это весело.
— Ты хочешь увидеть соски или дело не в этом?
Сделав всего пару глотков, я почувствовала, как мартини ударил мне в голову.
— Не в этом.
— Тогда в чем же дело?
— Думаю, в том, чтобы увидеть нижнее белье. И сделать это тайком, точно не зная, осознает ли она это, но она осознает, только ни за что не признается в этом. Она хочет, чтобы ее увидели, не так явно, но определенно хочет.
— В этом есть смысл. Говоря «она», ты подразумеваешь любую женщину?
— Носительницу декольте. Вам ведь наверняка хочется соблазнять.
— На мне сегодня как раз подходящее платье, — сказала я.
— Наклонись немного вперед.
— Мне отвернуться? Как это работает?
— Ты разрешаешь мне посмотреть, но в то же время не разрешаешь. В этом вся фишка.
— Думаю, я знала это отчасти.
Я выпрямилась и подняла бокал. Он повторил за мной.
— Дважды в жизни у тебя будет конъюнктивит, — изрекла я, — а твой хомяк сбежит и умрет под твоим холодильником.
— Это ужасно, — сказал он и сделал глоток. — А ты в старости пристрастишься к корневому пиву и начнешь носить килты и береты в цветочек.
— Мне нравится такой наряд.
— Пей, — сказал он, и я послушалась.
— Может, еще потанцуем? — спросил он.
— Да, давай.
— Ты знаешь эту песню?
— Нет, а ты?
— Нет. Это хорошо. Не хочу, чтобы у нас появилась какая-нибудь сопливая песенка, которая будет ассоциироваться с нашей последней ночью в Париже.
— Согласен.
Он обошел столик и придержал мой стул, пока я вставала.
— Я видел твое платье сверху, — сказал он. — Очень даже неплохо.
— Я рада за тебя.
Мы вышли на танцпол.
Было поздно, очень поздно, а мы все так же были на танцполе. Моя голова лежала на его плече. Я безумно устала, и мне хотелось просто раствориться в нем. Мы не хотели возвращаться в постель. В этом весь фокус трансатлантических рейсов. Гуляй всю ночь, а потом спи в самолете.
— Мы с тобой вместе в Париже, — сказал Джек. — Некоторые пары ждут всю жизнь и так никогда и не попадают в Париж.
— А мы уже в Париже.
— Мы пили мартини в Париже.
— А точнее — два мартини. Ты был прав насчет этого.
— Мартини — это напиток, который основывается на науке.
— Значит, пить водку с мартини — это всегда плохая идея?
Он кивнул.
— Если только ты не в Шебойгане.
— Где это, Шебойган? Мне нравится произносить «Шебойган».
— Это, случайно, не в штате Нью-Йорк? Нет, скорее в Висконсине.
— Шебойган. Ше-бой-ган. Бьюсь об заклад, это индийское слово.
Музыка утихла. Мы не стали сразу же отходить друг от друга.
— Мы не можем быть одной из тех дурацких парочек, которые продолжают танцевать, даже когда прекращается музыка, — сказал Джек. — Это заставит меня переосмыслить наши отношения.
— Ладно, пойдем.
Он поцеловал меня в шею и еще раз, прямо в макушку. Затем он остановился, и мы медленно разъединились.
— Вот так, — сказал он.
Без его рук мне стало холодно, и я снова прижалась к нему.
— Если мы не будем спать всю ночь, то выспимся в самолете, верно? — спросила я.
— Таков наш план.
— Я хочу прогуляться и посмотреть на город. Хочу попрощаться с ним.
— Уже поздно, — ответил Джек. — Может быть, даже немного опасно.
— Тогда найдем бар. Какое-нибудь теплое место.
— Погоди, я спрошу, — сказал он.
Он отошел и спросил у одного из музыкантов, куда нам пойти. Казалось, тот не знал, но другой парень, гитарист, сказал что-то, и Джек кивнул. Вернувшись, он обнял меня и провел к столику.
— Недалеко отсюда, — сказал он.
— Помнишь, как мы спали в стоге сена в Амстердаме?
— Да, помню.
— Я думал, ты станешь соблазнять меня. Захочешь покувыркаться в сене.
— Я просто знала, как с тобой играть.
— Не сомневаюсь.
Я взяла свою сумочку и окинула взглядом столик, чтобы убедиться, что ничего не забыла. Джек задвинул стулья. Он подошел, приобнял меня и повел к выходу.
— Это была наша первая совместная ночь. В стоге сена в Амстердаме. Неплохая история, чтобы кому-нибудь рассказать. Мы можем еще долго обедать за этой историей.
— Это устаревшее выражение, — сказал Джек. — Обедать за историей.
— Как думаешь, что значит щенок, которого я упомянула в своем тосте?
— Думаю, щенок символизирует невинность.
— Мне тоже так кажется, — призналась я. — И надежду на что-то настоящее.
— Щенки символизируют сексуальные извращения, — сказал Джек. — Так считал Фрейд.
— Это неправда.
— Конечно правда. Так можно сказать о чем угодно, и никто не докажет обратного. Это тоже слова Фрейда. Сама попробуй.
— Мужчины, которые играют на кларнетах, имеют фаллическую одержимость. Так считал Фрейд.
— Видишь, это работает.
— Даже лучше, чем должно.
Мы подошли к двери и вышли на улицу. Солнце еще не встало, но до восхода осталось немного. Это чувствовалось и было видно. Весь город походил на ковер-самолет, магический ковер, которому не хватало смелости взлететь в воздух. На карнизах зданий кое-где топтались сонные голуби. Джек прижал меня к себе.
— Ты замерзла? — спросил он.
— Немного.
— Почему женщины вечно мерзнут?
— Потому что мы носим вещи, на которые мальчики смотрят сверху вниз.
— Согласен. И мы вам благодарны.
— А я всегда думала, что все это ради сосков. Теперь это не так смущает.