– Глупости! – сердито сказал ему Алеша. – Что вы можете знать о Божьем провидении!

– Что все знают, то и я, – ответил старик. – Греховодила мамка, теперь малышу за грехи ее ответ держать. Он ведь даже не крещеный у нее. Две недели уж как народился, а в церковь снести все недосуг было дуре. Теперь вот в аду жариться будет.

– Сами вы будете жариться в аду! – крикнул Алеша. – Не хотите помочь, так убирайтесь отсюда к чертовой матери!

Алеша вытер рукой мокрый, перепачканный сажей лоб и повернулся к товарищам.

– Надо бы ему молока раздобыть, – сказал он. – Идальго, вы не могли бы этим заняться?

– Я? Конечно. Безусловно. – Артист поднялся с корточек, огляделся и зашагал к самой чистой и основательной хате.

Вернулся он минут через десять, держа в руках маленькую глиняную крынку и старую перчатку из желтой, сморщенной кожи.

– Это для удобства, – объяснил он Алеше. – Надо проделать в пальце дыру, и малыш сможет сосать, как через соску. Насчет чистоты не беспокойтесь, помыл и обработал самогонкой.

– Самогонкой? – оживился Пирогов. – Где это вы ее взяли?

– Где взял, там больше нет. Алеша, вы когда-нибудь кормили младенца?

Алеша покачал головой:

– Нет.

– Тогда, будьте добры, передайте ребенка мне, а сами отойдите в сторонку, чтобы не отвлекать. И Пирогова с собой прихватите. Я не могу управляться с двумя младенцами одновременно.

– Пойдемте, – сказал Пирогову Алеша. – Попробуем раздобыть какой-нибудь еды. Думаю, в этом деле от нас с вами будет больше проку.

* * *

Сестра милосердия оказалась маленькой, молодой женщиной с подвижным лицом и птичьими повадками. В углу ее рта лихо дымилась папироса.

– Позвольте представиться – Павел Пирогов! – пробасил Пирогов, делая что-то вроде поклона. – А это…

– Откуда он у вас? – спросила сестра, прищурившись на Алешу и на посапывающий сверток, который он держал в руках.

– Мать погибла в пожаре, – сказал Алеша, – а родственников нет.

– Совсем никого?

– Никого.

– Представьте себе, – снова встрял в разговор Пирогов, – совершеннейший сирота. К тому же…

– Он у вас обгоревший? – резко спросила сестра милосердия, не обращая внимания на галантный лепет Пирогова.

– Да, – ответил Алеша.

– Надо его осмотреть. Дайте!

Сестра взяла младенца из рук Алеши, положила его на стол и, не вынимая папиросу изо рта, быстро и ловко распеленала.

– Грязненький, но ожогов нет, – сказала она. Провела пальцами по животу младенца, улыбнулась. – Совсем здоровенький.

– Быть того не может, – сказал артист. – Посмотрите внимательней. У него должны быть ожоги по всему животу.

Сестра вновь, на этот раз гораздо тщательней, осмотрела младенца.

– Нет, все в порядке. Вам, мой милый, показалось.

– Разрешите взглянуть?

Артист и Пирогов склонились над младенцем.

– В самом деле целый, – изумленно проговорил Пирогов.

Артист же ничего не сказал, только растерянно почесал пальцем переносицу.

– Ну? – обратился к нему Алеша. – Что вы на это скажете, господин итальянец?

– Вероятно, мы ошиблись с диагнозом. Приняли грязь за ожоги.

– Определенно, – кивнул Пирогов. – Развели панику на пустом месте.

Младенец, словно поняв, что говорят о нем, запищал и задрыгал ножками.

– Чудесный ребенок, не правда ли? – широко улыбнулся Пирогов и как бы невзначай тронул сестру за талию.

– Нужно перепеленать его в чистую пеленку, – сказала сестра. Посмотрела на грязную тряпку, в которую был завернут младенец, и брезгливо добавила: – А эту дрянь выбросить.

– Не надо ничего выбрасывать, – сказал Алеша. – Я ее заберу.

– И на кой ляд она вам сдалась? – поинтересовался Пирогов.

– Нужна.

Ребенка запеленали в чистое, а грязную тряпицу Алеша аккуратно свернул и положил в карман.

– Нам пора, – сказал артист сестре. – Спасибо, что приняли малыша.

– Я не гарантирую, что он выживет, – сухо ответила сестра. И сурово добавила, стряхнув с папиросы пепел: – В нынешних-то условиях.

– Этого никто не может гарантировать, – сказал артист. – Но вы, по крайней мере, постараетесь.

– Вы нас просто спасли! – прогудел Пирогов. – Позвольте узнать, добрая самаритянка, как ваше имя?

– Мое имя не имеет к делу никакого отношения, – отрезала сестра. – И кстати, уберите руку с моего бедра. Это вам не подставка.

Пирогов досадливо крякнул, но убрал руку и постарался замаскировать смущение развязной улыбкой.

– Нам нужно ехать, – повторил артист. – Спасибо за все, сестра.

– Помогай вам Бог! – сказала в ответ сестра милосердия и перекрестила путешественников.

Когда подвода отъезжала от крыльца приюта, она крикнула:

– Эй! Как вас там? Постойте! Как его зовут?

Пирогов поспешно натянул вожжи. Лошадка остановилась, и путешественники переглянулись.

– Про имя-то мы спросить совсем забыли, – тихо сказал Пирогов.

– Его фамилия Берсенев! – крикнул сестре артист. – Зовут Алексей!

Алеша возмущенно дернул его за рукав, но тот отмахнулся.

– Запомнили? Алексей Берсенев!

– А отчество?

– Пишите – Алексеевич! – снова крикнул артист. Затем повернулся к Пирогову и коротко распорядился: – Поехали! Ну же!

И повозка снова загромыхала по ухабам.

Когда отъехали подальше, Алеша сердито спросил у артиста:

– Зачем вы ей соврали?

– Благодаря моему вранью младенец получил имя и фамилию, – спокойно ответил тот. – А то назвали бы человека каким-нибудь Бездомным или Подкидышевым. Или еще какую-нибудь мерзость придумали бы.

Они взобрались на телегу.

– Странно, – с задумчивой полуулыбкой произнес Алеша, удобнее устраиваясь на рогоже. – Получается, что теперь на свете два Алексея Берсеневых.

– Не льстите себе, – откликнулся артист. – В одной только Москве Берсеневых штук сорок наберется. И половина из них Алексеи.

– То не в счет, я ведь про них ничего не знаю, – возразил Алеша.

– Вы и про этого ничего не знаете. А ну как вырастет живодер или палач. Как тогда запоете?

– Не говорите глупости, – нахмурился Алеша. – С чего ему вырастать палачом? Нет. Он будет достойным гражданином своей страны. Может быть, архитектором. А может, поэтом.