циклона, в так называемом "глазу бури". Капитан ехидно заметил, чтобы старпом протер свои глаза и не нес чепухи. На рейде гуляла еще высокая волна, и капитан заметно заволновался. Как и ожидал старпом, от первых ударов волн, свободно гуляющих по палубе и трюмам, деревянный панцирь стал рассыпаться, как карточный домик, и вскоре, подхватываемые волнами чугунные чушки, стали стучаться в надстройку, а доски с крупными гвоздями раздирать брезентовое закрытие трюмов.

Возвращаться в порт и зайти на такой попутной волне в узкий проход, было опасно, оставалась одна возможность — укрыться в Рижском заливе, но капитан приказал: — "Вперед, трусы" и скрылся в каюте. Через шесть часов мы были в сорока милях от Вентспилса, до порта назначения оставалось еще более ста миль, а ветер начал усиливаться и уходить к норду. Капитан был неумолим. К тому времени брезент трюмов изрядно пострадал, старпом считал, что в трюм начинает попадать вода, уменьшая и без того низкий надводный борт и запас плавучести. Ночью резко упала температура до минус 18 градусов. Вскоре все мачты, грузовые стрелы и надстройка начали покрываться льдом. К нашему счастью порылись слоем льда и закрытия трюма, что, возможно, прекратило попадание воды.

Однако судно уже практически не всходило на волну, а проходило через них, как подводная лодка. Ото льда оборвались радиоантенны, а штыревых тогда не было, и мы остались без связи. Антенна радара еще крутилась, но на экране высвечивались лишь помехи. Забортный лаг с вертушкой оторвало, волна свободно доставала до шлюпочной палубы, боковые двери на мостике не открывались. Мы шли по счислению, не зная точного места, стармех снизил обороты из-за того, что двигателю не хватало воздуха. Все штурмана и радист были на мостике, последний разводил руками, в случае подачи сигнала бедствия без антенны нас могли и не услышать. Утром на моей вахте, когда до шведских берегов по наши подсчетам оставалось 30–40 миль, волной разбило сразу два иллюминатора в ходовой рубке рядом с радаром, вода залила локатор "Створ", силовой блок которого располагался у палубы.

Туча искр — и на мостике погас свет, закоротило распределительный шит навигационных приборов. К нашему счастью электропитание на рулевое устройство оставалось. Капитан, прибежавший на мостик, что-то истерично кричал, его уже никто не слушал. Старпом взял его за руку и подвел к трапу, я думал, он сейчас спустит его вниз, но капитан сам схватился за поручни и исчез, на этот раз до прихода в порт. Когда рассвело, то глядеть на судно стало страшно. Мачты до салинговых площадок превратились в глыбы льда. Свободным от него были только главная палуба, где хозяйничала волна, да лобовая часть надстройки, которая подогревалась изнутри, и волны скалывали на ней подтаявший лед.

Волна стала заметно плавней, видимо, берег был где-то уже недалеко. Когда заметили огни первого маяка и уточнили наше место, поняли, что к нашему счастью, отклонились от курса немного. Примерно в десяти милях от входа во фьорд нас встретил шведский пограничный катер и предложил следовать за ним, еще через пять миль подошел лоцманский катер, но лоцман высаживаться на судно отказался. Так методом лидирования мы добрались до причала. Ошвартоваться оказалось проблемно, мы с трудом окололи один швартовный кнехт на корме, а на баке завели конец вокруг обледенелого брашпиля. Прибывшие к борту власти смотрели на нас с сожалением, а администрация порта укоризненно.

Отливали нас паровые буксиры. Только через два дня с трудом открыли трюма и начали выгрузку. Воды в трюмах было грузчикам по колено, ее откачивали пожарными машинами.

Капитан не показался даже властям, и четверо суток мы балдели от его отсутствия. Многие из экипажа так и не поняли, что находились на волосок от гибели — запаникуй старпом, все могло кончиться плачевно. Многого было непонятно тогда и мне, но один вывод я сделал на всю жизнь — судном должен командовать только один человек, а в трудные минуты любые амбиции — плохой советчик.

Казалось, что и капитан сделает какой-то вывод из этого случая, и действительно, он до прихода в Вентспилс не выходил из каюты. С приходом исчез как-то незаметно, словно испытывал угрызения совести. Главный диспетчер порта, узнав о наших приключениях, приказал отложить погрузку, дав нам целые сутки для отдыха. Отдыхали все от души, в уютном вентспилском ресторане. Старпом предлагал вместе со всеми пойти и мне, но я отказался, ему отдых был нужнее.

Проследив, как плотники вставляют стекла в иллюминаторы, включив палубное освещение, спустив флаг, я проинструктировал матроса и отправился помогать радисту и мастеру из Навигационной камеры ремонтировать локатор, все же это было мое заведывание. Мы увлеклись, и я не заметил, как на мостик поднялся человек в железнодорожной шинели и фуражке того же ведомства, несмотря на мороз, обутый в летние ботинки. Из-под фуражки торчали красные с белыми мочками обмороженные уши, худощавое лицо с бегающими глазками, небритые щеки и подбородок придавали пришельцу вид человека случайно попавшего на судно. За спиной его стоял вахтенный матрос, который в недоумении пожимал плечами.

— Кто вы и что вам нужно? — спросил я.

С трудом, двигая замерзшими губами, "железнодорожник" произнес: — Я к вам направлен из пароходства, — и протянул направление.

Обычно плавсостав в таких случаях называл свою должность на судне и, желая уточнить, с кем имеем дело, я заглянул в документы.

Так я познакомился с первым помощником капитана, комиссаром Мирошкиным Николаем Михайловичем, с которым мне придется работать много лет, увы, не лучших в моей жизни. Его появление на судне доставит немало хлопот, поскольку поведение этого человека всегда оказывалось непредсказуемым и от него можно было ожидать неприятностей.

Я проводил его в каюту, показал душевую, где он мог согреться, и принес с камбуза наполненную до краев тарелку макарон "по-флотски" по его просьбе найти что-нибудь поесть. Дополнительно он попросил выпить. Старпом к тому времени пришел, и я передал ему пожелание нового помполита. Марченков вытащил бутылку бренди. При виде полной бутылки иностранного напитка у комиссара заблестели глаза, и у меня мелькнула мысль налить ему стакан, а остальное отдать радисту. Но тот не выпустил бутылки из рук и вытолкал меня за дверь.

Минут через сорок вахтенный дал три звонка — прибыл капитан. Я скатился с мостика и отрапортовал, как положено. Капитан был, как всегда навеселе, но на этот раз не сделал замечаний. Когда он открыл дверь в каюту, я протянул ему направление Мирошкина. Со словами: — "Ну, и где же он?" — капитан открыл дверь в каюту первого