Огромное помещение, выложенное желтой рифленой плиткой,предварялось рядом турникетов, как в метро. Во всех, кроме одной, ячейкахтурникета стояли стулья с облезлыми спинками, а в единственной свободной торчалохранник. Время от времени он смачно зевал и прикладывал голову на скрещенныеруки.

– Вы куда?!

– На двадцатый этаж.

– В бюро пропусков. Здесь без пропуска нельзя. И с собакамитоже нельзя!

– Секретный объект? Ветеринарный карантин? – уточнилТроепольский, и Полина проворно поволокла его за руку в сторону стекляннойбудки.

– Что с тобой такое?! Он тебя вообще не пустит никогда!

– Да и черт с ним.

– Не черт с ним. Тебе сюда нужно или нет?

Она была совершенно права. Ему было нужно, а охранник вполнемог его не пустить.

Пропуск был заказан только на него – ясное дело, потому чтоон не предупреждал неизвестную Зою Ярцеву, что явится с Полиной и еще сПолининой собакой.

– Я тебя подожду, – пообещала Полька, и это простое обещаниеприободрило его.

Лифт был таким огромным, что в него при необходимости можнобыло погрузить нескольких лошадей. В одиночестве – без лошадей – Троепольскийчувствовал себя в нем неуютно.

Зеленый мигающий датчик замер на номере “двадцать”, двериразошлись, и прямо перед Троепольским на противоположной стене во всей красепредстало нечто, собранное из крашеной пластмассы, алюминиевых чушек иразноцветных проводов. Оно занимало всю стену и называлось так: “Макетгидроузла на реке Чучара, Алтайский край”. Троепольский некоторое времялюбовался макетом, а потом оглянулся по сторонам.

Длинный институтский коридор с черными паркетными полами имножеством дверей простирался в обе стороны, без конца и без края. Хлипкаяплевательница на одной ноге торчала как-то нелепо, посреди коридора. Из глубиныпрямо на Арсения двигались два озабоченных сотрудника с папками. У одного папкабыла в левой руке, а у другого в правой. Белые тесемки болтались.

– Мне отчет сдавать по Шушенскому, – озабоченно говорил одиндругому, – а Артамонов запил.

– А без него?..

– Да ты что, Василь Петрович? Подпись-то его должна быть!

– Пойди к Лебедко и подпиши через голову!

– Так Артамонов небось не навсегда запил. Он потом мне пошее даст.

– Да он-то по шее, а отчет-то надо сдавать! Ты ему потомскажешь, что так, мол, и так…

Они прошли мимо Троепольского и канули за поворотомкоридора, только голоса слышались, и все повторялось “Василь Петрович” и“Артамонов”. Потом прямо на Троепольского вышла толстая дама в вязаной кофте икавалерийских гетрах.

– Ах! – пылко воскликнула она и взялась за обширную грудь слевой стороны. – Что это вы тут притаились, юноша?!

– Я не притаился. Я не знаю, в какую сторону идти. Мне нужнаЗоя Ярцева. Вы не подскажете?

Дама посмотрела на него сначала снизу вверх, потом сверхувниз, потом слева направо, потом справа налево.

– Зоя Михайловна? – спросила она с сомнением. – А вы откуда?Из министерства? Курьер?

Троепольский поклялся, что он не курьер. Дама еще немногопоразглядывала его.

– Ее кабинет двадцать пятнадцать, – проинформировала онанаконец, – только если у вас бумаги, давайте лучше мне, я передам.

– Нет у меня бумаг.

– А она вам назначила?

– Двадцать пятнадцать, это в какой стороне?

– Точно назначила?

– Налево или направо?

Дама махнула рукой вдоль коридора.

– Спасибо.

– Я вас лучше провожу, – вдруг заявила дама, очевидно,решив, что он не слишком благонадежен. – Идите за мной.

Троепольский пристроился ей в кильватер, и они двинулисьпаровозиком вдоль многочисленных дверей, выкрашенных до половины стен и хлипкихплевательниц. Кое-где к плевательницам были прислонены мусорные пакеты, изкоторых торчали горлышки пластмассовых бутылок и кефирные упаковки.

Троепольский подумал, что через неделю работы в таком местеон непременно покончил бы с собой.

– Вот сюда проходите, – велела дама, открыла дверь и вдругзакричала, изменив тон со строгого на сладкий: – Зоя Михайловна, ЗояМихайловна, к вам пришли!

В большой квадратной комнате с окнами почти до пола никогоне было, зато неожиданно оказалось, что на улице все еще день, и небо дажесветлеет, и стена снега колышется прямо перед глазами, так что хочетсяпротянуть руку и потрогать ее, эту стену. Внизу снег летел как-то не так.

– Зоя Михайловна!

– Я слышу.

Троепольский оглянулся. Она стояла на пороге смежной комнатыи смотрела на него.

– Здрасти, – пробормотал Троепольский. – Я вам звонил.

– Здравствуйте. Я поняла. Спасибо, что проводили, АллаНиколаевна.

– Не за что, не за что!..

– Проходите.

Она отступила в сторону, и Троепольский прошел, спиной чувствуялюбопытство Аллы Николаевны, которое протыкало его насквозь, как стрела.

В соседней комнате были громадный письменный стол,заваленный бумагами и папками с белыми тесемками, несколько канцелярскихкресел, книжный шкаф, вполне современный, компьютер и чахлые цветы в стойке. Иокна.

Не то чтобы он боялся высоты, но она всегда егозавораживала, как будто притягивала к себе.

Вдвоем с братом они однажды залезли на шпиль МГУ. Это былоприключение, потому что нужно было преодолеть миллион препон и заслонов,обмануть сторожа, милицию и видеокамеры, и они обманули и полезли – только наоснование.

Со шпиля казалось, что Москва лежит перед ними на блюдечке –можно откусывать с любой стороны. Ветер был холодный и страшный, небо слишкомблизко, и очень хотелось скорей убраться отсюда, но они не могли признаться вэтом друг другу. Некоторое время они мужественно сообщали, что “вон высотка наплощади Восстания”, а “вон Останкино”, а потом проворно, как коты, полезли погрохочущему железу вниз, к распахнутому люку.

Троепольский подошел к стеклу и потрогал – холодное. Москвыздесь тоже было много – дороги, дома, машины, крыши и снег, летящий из низких иплотных туч, желтые стены, антенны, углы и снег, снег…

– Стекло не открывается, – проинформировали его сзади. –Разбить его тоже нельзя.

– Я и не собирался его бить, – пробормотал Троепольский.