Впереди показались двойные двери, ведущие в Белый зал. Когда они распахнулись, на Роберта нахлынула какофония голосов и приятная волна тепла, столь желанная после вечерней прохлады. Стены и мебель были выкрашены в белый цвет и сверкали холодной красотой; перед ним раскинулся зал настоящего зимнего дворца, украшенный гобеленами цвета слоновой кости и серебра, на которых рыцари преследовали единорога. В первой сцене охотники и собаки пробирались по снегу, а в финальной — убивали зверя. Тут единорог, погибший от руки рыцаря, превращался в прекрасную девушку, лежащую под засыпанными снегом деревьями.

В конце зала была устроена галерея с арочными проходами, пробитыми в стене между деревянными панелями, через которые сновали слуги. Над галереей нависала площадка, над которой виднелись головы менестрелей. К металлическим звукам арфы и рокоту барабана присоединились голоса двух молодых мужчин. Они воспевали подвиги сэра Персиваля[28]и его поиски Святого Грааля. Их песнь порхала под потолочными балками зала, тогда как внизу разворачивалась сцена, готовая соперничать с теми, что происходили в свое время в Камелоте.[29]

Почти все пространство зала занимали два длинных стола, стоящих друг напротив друга. Они были накрыты льняными скатертями, а по обеим сторонам располагались скамьи с разбросанными по ним атласными подушечками. На скамьях восседали лорды и леди в бархатных туниках и шапочках с перьями, атласных платьях и вуалях. Пламя восковых свечей отражалось в изогнутых боках серебряных чаш и кубков. Когда в зал вошли последние гости, среди которых оказался и Роберт со своими людьми, слуги уже разносили миног в собственном соку, мясо морских свиней и диких кабанов и пироги с зажаренными целиком птичками.

На мгновение Роберту показалось, что он вновь очутился в зале замка своего деда в Лохмабене. Его окутывали теплый смех и песни, в воздухе висел запах жареного мяса оленя, на которого он только что охотился вместе со старым лордом, он прислушивался к стону волынок, а в глазах деда поблескивали довольные искорки, когда он смотрел, как его люди купаются в лучах его щедрого гостеприимства. Но наваждение разлетелось вдребезги, едва только взгляд его упал на стол для почетных гостей, стоящий на возвышении в дальнем конце зала. Там восседал король Эдуард, величественный и импозантный в снежно-белой мантии, подбитой мехом горностая. По левую руку от него сидела молодая королева, а по правую — сэр Ричард де Бург.

Церемониймейстер ввел его внутрь, и Роберт почувствовал, как на него обратились взгляды нескольких сотен мужчин и женщин. Уголком глаза он видел море раскрасневшихся лиц с алыми губами — лорды наклонялись к своим соседям и что-то негромко говорили, а перепачканные жиром пальцы застывали в воздухе перед тем, как схватить кубок или кость. Среди любопытных и пренебрежительных взглядов были и полные ненависти. Члены Круглого Стола, некогда бывшие его братьями в ордене Рыцарей Дракона, собрались здесь в полном составе, и их презрение было столь же ощутимым, как удар в лицо.

Роберт опустил руку на пояс, туда, где в обычных условиях висел бы его меч. Но увы — клинок деда, который возвратил ему Ольстер, остался в его покоях. Никому не дозволялось входить с оружием в королевский зал, в особенности человеку, который еще несколько дней назад считался предателем. Рядом с лордами и графами сидели женщины, и среди них была Джоанна де Валанс, сестра Эймера и супруга Джона Комина. Она родила Комину двоих детей, пока тот пользовался благосклонностью Эдуарда, но, когда ее супруг присоединился к мятежникам, король повелел Джоанне с отпрысками вернуться в Англию. С гобелена за ее спиной на Роберта смотрели волки.

Его брата и оруженосцев усадили на свободные места, а его самого церемониймейстер пригласил за стол короля. В одиночестве поднимаясь по ступеням, Роберт услышал, как ахнул брат, но не оглянулся, чтобы посмотреть, в чем дело. Остановившись перед королем, он поклонился, думая о том, что все присутствующие здесь могли стать жертвами грандиозного обмана, устроенного этим человеком. Ему вдруг захотелось крикнуть им, что их возлюбленный король одурачил их всех.

— Милорд.

Эдуард ответил ему пристальным взглядом, словно стараясь прочитать его мысли. После долгой паузы он проронил:

— Можете сесть.

Роберт выпрямился и двинулся вдоль стола к свободному месту в самом конце. Он прошел мимо Хэмфри де Боэна, который даже не взглянул в его сторону, а отвернулся и заговорил с молодой женщиной, сидевшей рядом. Высокая и стройная, она надела воздушное платье из жемчужно-белой венецианской парчи, и единственным ярким пятном в ее облике были раскрасневшиеся от вина щеки. Она кивнула чему-то, что сказал ей Хэмфри, но окинула Роберта оценивающим взором холодных глаз. Это была Бесс, младшая дочь короля. Она уже ничуть не походила на шаловливую юную принцессу, сунувшую подарок в ладонь Елены де Боэн и подтолкнувшую ее к нему десять лет назад на турнирной арене. Роберт заметил, как она накрыла руку Хэмфри своей ладонью. По другую сторону от Бесс сидела Элизабет де Бург.

Дочь Ольстера ничем не напоминала ту девчонку-оборвыша, которая скиталась с ним по Ирландии всего каких-то несколько месяцев назад. Худощавая, в платье цвета слоновой кости, с черными кудрями, уложенными под серебряную сеточку, она все еще выглядела хрупкой, но это была мягкая, изысканная хрупкость. Ей вот-вот должно было исполниться семнадцать, и она находилась как раз в том возрасте, когда девочка превращается в женщину. Опустив голову, она старательно избегала его взгляда, уставившись куда-то себе под ноги. Кровь вскипела у Роберта в жилах, когда он с горечью подумал о том, какую злую шутку сыграла с ним судьба — и ее отец. Пройдя мимо епископа Бека и еще одного пожилого мужчины, кутающегося в кремовую накидку, он занял свое место в конце стола. Когда к нему, бесшумно ступая, подбежал слуга, чтобы наполнить кубок, Роберт вдруг заметил, что старик смотрит на него. В сердце ему словно вонзился осколок льда, когда он узнал его. Это был его отец.

За те шесть лет, что прошли с момента их последней встречи, черные волосы лорда Аннандейла поседели и поредели. На затылке у него явственно просвечивала плешь, как тонзура у монаха. Нос покрылся паутиной багровых прожилок, а кожа под подбородком и на шее обвисла и взялась складками. Его некогда мускулистая и поджарая фигура расплылась, и просторная накидка не могла скрыть большого живота. А вот глаза, эти холодные и бесстрастные голубые глаза, оставались такими же. В них Роберт увидел сотню разочарований и тысячу сожалений. Отец крепко сжимал в руке кубок с вином. Прищурившись, он смотрел на Роберта, и тот увидел в его взгляде презрение и обвинение. Отец открыл было рот, чтобы заговорить, но тут со своего места поднялся король, и гости притихли. В зале воцарилась тишина, нарушаемая лишь шорохом шагов слуг и негромким лязгом посуды. Лорд Аннандейл так ничего и не сказал и лишь поднес к губам кубок с вином.