— Оставьте нас.

Хэмфри оглянулся и еще успел увидеть, как двое пажей неслышно выскользнули за дверь. А он даже не заметил их присутствия. Когда дверь за ними захлопнулась, король повернулся к нему лицом, освещенный со спины бьющими из окна снопами солнечных лучей. Он стоял у конторки, высокий и прямой, с золотой короной на голове, и вдруг он показался Хэмфри очередным настенным изображением, королем древности, воплотившимся в ткани дворца и являющим собой пример добра. Или зла. Иллюзия разлетелась вдребезги, когда Эдуард заговорил:

— Ты веришь в его искренность?

Хэмфри понял, что король имеет в виду Роберта, свидетелем капитуляции которого он только что был в Зале приемов Вестминстерского дворца. Он сразу же понял, что Эдуард призвал его к себе, потому что именно он знал Роберта лучше всех, ведь тот был его лучшим другом в течение всего времени, проведенного Робертом на королевской службе. И осознание этого отнюдь не польстило молодому графу. Отсюда со всей очевидностью вытекало, что он должен был заранее заподозрить Роберта в предательстве. Ему нередко казалось, что и Эдуард думает так же, виня его в дезертирстве шотландца.

— Здесь что-то нечисто, — продолжал Эдуард, видя, что пристыженный Хэмфри хранит молчание. — Но мне трудно поверить в то, что граф Ричард не распознал лжи в его речах за те месяцы, что Брюс провел в его замке под арестом. Он ручается за него, что вытекает из его предложения.

— Сэр Ричард был союзником клана Брюсов. Разве можно быть уверенным в том, милорд, что его доверие не вызвано именно этой старинной привязанностью?

Король прищурился, но потом покачал головой.

— Я верю Ольстеру. Кроме того, он ничего не выиграет от союза с Брюсом, если не будет совершенно уверен в том, что я дарую ему прощение. А вот если бы я отказал Брюсу, он бы лишился своих владений в Англии и Шотландии, рискуя в одночасье превратиться из графа в нищего. — Эдуард помолчал. — Но даже в том случае, если Ольстер все-таки покровительствовал ему, Брюс собственноручно расстался с единственным аргументом, который давал ему возможность начать со мной торг. — В глазах короля блеснуло удовлетворение, когда он заговорил о своем новом приобретении. — Именно посох Малахии более всего остального убеждает меня в том, что его капитуляция может быть искренней.

— Милорд, объединение всех реликвий Брута — это и впрямь долгожданное событие, к которому мы все стремились долгие годы. Но, оставив его в стороне, я полагаю, что безопаснее и мудрее было бы бросить Брюса в Тауэр.

— Пожалуй. Но попробуй подняться над своими предрассудками, Хэмфри. Брюс может оказаться мне намного полезнее в качестве добровольного союзника, находящегося под постоянной охраной и наблюдением, чем озлобленного пленника. Его отступничество нанесет сильный удар по позициям мятежников и существенно подорвет их моральный дух. На его примере я покажу им всю тщету дальнейшей борьбы против моей власти. Короче говоря, Брюс может оказаться неоценимым, когда я начну новую кампанию.

Последние слова Эдуард подчеркнул, повысив голос. Хэмфри понял, что король крайне уязвлен тем, что прошлой осенью ему пришлось уступить Филиппу и заключить перемирие со скоттами.

После нападения мятежников на Лохмабен, который отстраивался до сих пор, королю ничего так не хотелось, как броситься за скоттами в самое сердце Селкиркского леса и уничтожить их всех до единого. Но ему помешали потеря цитадели, наступление зимы и напрасные попытки отыскать бунтовщиков в их тайном убежище. Единственное, что утешало его, — осознание того, что мера эта вынужденная и временная. С приходом весны он зальет Шотландию кровью от моря до моря.

В последнее время Эдуард с интересом выслушивал донесения своих шпионов о том, что во Фландрии, которую Филипп силой присоединил к своему королевству четыре года назад, назревает мятеж. Французским чиновникам все труднее становилось поддерживать порядок, и в воздухе запахло восстанием. Эдуард не сомневался, что это надолго свяжет его кузену руки, а ему самому даст время, чтобы раз и навсегда решить проблему с Баллиолом, и он все чаще и все настойчивее заговаривал о новой шотландской кампании.

Хэмфри опасался, что стремление короля нанести сокрушительное поражение мятежникам сыграет с ним злую шутку. Раздражение готово было прорваться наружу, когда он понял, что Эдуард хочет получить от него заверения в собственной правоте, ищет причину отбросить всякую осторожность и принять Роберта ко двору, если это поможет ему сломить сопротивление скоттов.

— А что, если он прибыл сюда, чтобы шпионить за нами? Что, если он снова предаст вас, милорд, и сообщит мятежникам ценные сведения о готовящейся кампании? Риск слишком велик, чтобы идти на него.

На лице Эдуарда, словно вырезанном из камня, не дрогнул ни один мускул.

— Вот почему я хочу, чтобы этот сын шлюхи постоянно находился под наблюдением. Мои люди в Шотландии будут настороже, чтобы не пропустить ни малейшего признака того, что он поддерживает связь со своими прежними союзниками. Малейшего намека на обман будет достаточно, чтобы Брюс провел остаток жизни в Тауэре. — Эдуард помолчал. — И я хочу, чтобы ты тем временем вернул себе его доверие… — Он повелительным жестом воздел руку, когда Хэмфри осмелился возразить. — Брюс вернулся ко мне, потому что ему больше некуда податься. Это был жест отчаяния. И я не настолько глуп, чтобы полагать, будто он выдаст мне какие-либо сведения, способные причинить вред его людям. Он даст мне только то, что необходимо для поддержания моей веры в него. Но я хочу, чтобы ты выудил у него остальное — все, что может пойти на пользу моей грядущей кампании. Пей с ним, беседуй с ним, докажи, что ты — по-прежнему его друг.

Хэмфри предпочел промолчать; он не доверял себе.

— И последнее, Хэмфри. Добиваясь дружбы Брюса, выясни, что случилось с ним в Ирландии. Он сказал, что его ранили арбалетным болтом. Я хочу знать, кто напал на него и жив ли еще нападавший.

Хэмфри озадаченно нахмурился, когда король вышел из-за конторки.

— Я могу спросить, зачем вам это нужно, милорд?

Король подошел к длинному столу, чтобы налить кубок вина. На стене над ним Уравновешенность попирала ногой скорчившееся тело Гнева, сжимая в руке лозу, которой намеревалась отхлестать Порок.

— Я просто хочу знать, что заставило его капитулировать, — ответил Эдуард, отпивая глоток вина. — Ты понимаешь меня?

— Да, милорд.

— Кто напал на него, Хэмфри. И жив ли еще этот человек.

Роберт шел вслед за церемониймейстером по коридору. Брат и два оруженосца держались позади. Издалека доносились музыка, голоса и смех. Он радовался возможности сменить обстановку, поскольку последние пять дней по большей части провел в своих апартаментах, ожидая решения короля относительно предложения Ольстера. Стены давили на него, напоминая о будущем, и у него было много времени на размышления. Он приходил в отчаяние оттого, что аббатство и запертая шкатулка находились так близко, оставаясь в то же время недостижимыми для него. Ему обязательно нужно было вновь увидеть короля; всмотреться в его лицо в поисках признаков того греха, который, как он подозревал, таился в его бесцветных глазах. Наконец, сегодня утром, когда нервы у Роберта были натянуты, как струны, ему сказали, что вечером король приглашает его на празднество.