— Далеко еще? — обратился Джеймс к стражникам и выругался, задев каменную стену прохода.

— Сразу за погребом с элем, сэр. Ярдов десять, не больше.

— А не могли до него добраться крысы?

— Тело охраняет Ранульф, один из егерей сэра Ричарда, сэр.

Миновав темный проем, из которого пахнуло прокисшим элем, они увидели еще один проход, из которого лился тусклый свет факела, освещая влажные камни пола. Круг света стал шире, когда к нему присоединились отблески их собственного факела. Запах ладана здесь ощущался намного сильнее, как, впрочем, и тлена; сладковатая вонь разлагающегося мяса заставила Роберта отвернуться. Стражники, старательно прикрывая рот и нос ладонями, нырнули в темный проем. Джеймс последовал за ними, таща за собой Роберта.

Они оказались в очередной кладовой. У дальней стены громоздилось несколько разбитых ящиков и бочек. В кольце трещал факел, а из курильницы, стоящей на ящике, вырывались клубы дыма. На одной из бочек сидел коренастый и грузный мужчина, нижнюю часть лица которого прикрывала тряпичная маска. Лежавший на полу рядом с ним черный лаймер[26]поднял голову и глухо зарычал. Ранульф-охотник встал и вопросительно прищурился, глядя, как в кладовую вслед за стражниками входят Джеймс с Робертом.

Когда люди Ольстера подошли к егерю, чтобы поговорить с ним, Роберт заметил у дальней стены грубые деревянные козлы с крышкой. На них лежал продолговатый предмет, завернутый в мешковину, завязанную с одного конца. Запах гниения забивал ноздри и лез в рот и горло.

— Что ж, сейчас вы его увидите, раз граф Ричард разрешил, — окликнул Ранульф Роберта и Джеймса. Сквозь ткань повязки голос его звучал приглушенно. — Но предупреждаю заранее — он благоухает так, что сам дьявол упал бы на колени. По-хорошему, его давным-давно следовало бы закопать.

Джеймс поддерживал Роберта, пока тот, прихрамывая, доковылял до стола, и егерь снял с пояса нож.

— Мне придется разрезать саван, — коротко бросил Ранульф. Прихватив горстью мешковину, он проткнул ее ножом. — Когда его везли сюда на телеге, за него взялись мухи, — добавил он, вспарывая мешок, — так что черви уже пируют вовсю.

Когда он вспорол мешковину, комнату заполнил омерзительный запах гниения. Полуослепший от боли в плече, Роберт навалился на Джеймса, чувствуя, как рот его наполнился желчью.

— Матерь Божья, — пробормотал сенешаль, отворачиваясь от неаппетитного зрелища.

Ранульф сунул нож за пояс и развел в стороны края взрезанной мешковины. Взору их предстал труп. Стараясь дышать ртом, Роберт уставился на человека, пытавшегося убить его. Нижнюю часть его лица скрывала борода, но оливковый цвет кожи по-прежнему был хорошо различим, хотя сейчас он приобрел грязно-серый оттенок с коричневыми трупными пятнами по обеим сторонам шеи, образовавшимися там, где она соприкасалась с днищем телеги, когда началось окоченение. Язык распух и не помещался во рту, в котором уже завелись жирные лоснящиеся черви. Личинки копошились и в глазницах трупа.

Роберт с трудом проглотил комок в горле. Он не ощущал ничего, кроме тошноты. Ни жалости, ни гнева и, уж конечно, никакой радости. Он сам толком не понимал, что ожидал увидеть, и знал лишь, что непременно должен взглянуть на тело, после того как Джеймс сообщил ему, что люди Ольстера привезли его.

— Как он умер?

Ранульф откинул мешковину с тела, обнажая дыру на горле.

— Один из рыцарей графа Ричарда оказался метким стрелком. — В его голосе прозвучало искреннее восхищение.

В ране копошились личинки, и казалось, что края ее движутся и вздрагивают. Роберт снова сделал глотательное движение. Ноги у него подгибались, а пятно на сорочке становилось шире.

— Довольно, — решительно заявил Джеймс. — Пойдем, я отведу тебя обратно.

Но тут Роберт заметил арбалет, лежавший в конце стола, под ногами мертвеца. Рядом с оружием виднелась кучка одежды, а также кольчуга и две кожаных переметных сумы.

— Вы нашли что-нибудь, что помогло бы опознать его? — прохрипел он, оттолкнувшись от Джеймса, и вцепился в крышку стола, чтобы не упасть.

— Ничего, — отозвался Ранульф, когда Роберт неверными шагами подошел к арбалету.

— У него был конь, — сказал Роберт, к которому вдруг вернулось воспоминание о жеребце, привязанном снаружи у амбара.

— Наши люди нашли лошадь, — подтвердил охотник. — Но больше на нем ничего не было, — добавил он, глядя на снаряжение.

Роберт провел рукой по цевью арбалета, которое крест-накрест обвивал цветной шнурок. Он выглядел полинявшим и потрепанным, поскольку оружием, очевидно, пользовались очень часто. Рядом лежал колчан. Один болт валялся на крышке стола, древко его было сломано пополам. Он взял в руки перепачканный кровью наконечник.

— Его вынули из вас.

— Я бы хотел оставить его себе, — пробормотал Роберт.

Ранульф пожал плечами.

— Если коронер не будет возражать, забирайте. — Он нахмурился. — Хотя я не понимаю, зачем он вам понадобился.

— На память. — Роберт тяжело привалился к козлам и принялся внимательно рассматривать кусок железа, едва не оборвавший его жизнь. — Чтобы не расслабляться и всегда быть начеку. — Спустя мгновение он положил наконечник обратно на стол, чувствуя себя измученным до предела. — Вы были правы, Джеймс. Здесь не на что смотреть. Хотя я думал, что лошадь и арбалет… — Он умолк. — Пожалуй, он и впрямь лишь обычный грабитель, как вы и говорили.

Но ответа не последовало.

Роберт оглянулся.

— Джеймс?

Сенешаль пристально смотрел на мертвеца, и на лице его было написано очень странное выражение. Вдруг он повернулся к двум стражникам. Они стояли у входа в кладовую, прижав руки ко рту.

— У сэра Ричарда здесь есть цирюльник?

Оба недоуменно нахмурились. Но потом один из них, тот, что держал факел, ответил:

— Разумеется, сэр.

— Приведите его сюда немедленно. И пусть захватит свои инструменты. — Видя, что стражники колеблются, Джеймс резко добавил: — Разве сэр Ричард не приказал вам не перечить мне ни в чем?

Стражник с факелом посмотрел на своего товарища, ища поддержки, и тот кивнул.

— В чем дело, Джеймс? — спросил Роберт, когда стражник нырнул в проем, ведущий наружу.

Но сенешаль снова смотрел на труп.

— Пока не знаю. — Он покачал головой и еле слышно пробормотал: — Этого не может быть. — Но лицо его оставалось строгим и хмурым.