Завидев графа Ольстера, разговаривавшего с мужчиной в голубой накидке цветов короля — скорее всего, управляющим, — Роберт подошел к ним. Слуги уже снимали с задка повозки клетку, в которой находилась его гончая. Щенку, единственному из всего помета Уатачи, которого он привез с собой из Гленарма, исполнилось всего полтора года, но он уже демонстрировал все признаки того, что станет настоящей охотничьей собакой, как и его мать. Роберт назвал его Фионном в честь легендарного ирландского воина, сагу о подвигах которого он выучил наизусть еще мальчишкой в замке лорда Донаха. Фионн радостно залаял, учуяв запах хозяина. Рядом с клеткой вдоль борта повозки скатанным лежало его знамя. Сам он надел белую накидку и мантию, украшенные красным шевроном Каррика, но не смог заставить себя развернуть этот стяг, готовясь сдаться на милость человека, который уничтожил его графство.

— Король даст нам аудиенцию? — поинтересовался Роберт, останавливаясь рядом с Ольстером и глядя вслед мужчине в голубой мантии, который целеустремленно направился обратно ко входу в главный зал.

Ричард де Бург повернулся к нему. Его лицо в безрадостном зимнем свете оставалось жестким и невозмутимым.

— Они приняли моих посланцев, так что король Эдуард ожидает нашего прибытия. Подождем и мы. — Граф вперил в Роберта пристальный взгляд. — Вы не забудете о нашем уговоре. — Это был не вопрос, а утверждение.

— Я сдержу свое слово, — сухо ответствовал Роберт, с вызовом глядя на пожилого мужчину. Он хотел задать ему тот же самый вопрос, сознавая грозящую ему опасность — ведь Ольстер был в курсе всех их планов, — но сдержался. Хитроумный граф постарался извлечь максимальную выгоду из того, что ему придется хранить тайну Роберта.

Возникшее между ними напряжение нарушили лязг и проклятия. Обернувшись, они увидели, как один из слуг Ольстера склонился над длинным деревянным ящиком, только что выскользнувшим у него из рук.

— Осторожнее, черт бы вас подрал! — разозлился граф и поспешил туда.

Роберт же остался на месте, глядя на ящик. Внутри этого ничем не примечательного ларца лежал посох Иисуса, которым владел святой Патрик и который восстановил святой Малахия. И который украл он, Роберт. Меньше месяца назад Джеймс Стюарт передал ему реликвию на пустынном побережье Каррика.

Вскоре после того, как Ольстер написал королю Эдуарду о том, что Роберт желает сдаться и что он лично препроводит его в Лондон, высокий сенешаль отправился в Ротсей, свой замок на острове Бьют. Когда плечо Роберта немного зажило, он поднялся на борт галеры Ольстера и пересек пролив, чтобы присоединиться к нему. Он хотел встретиться с сенешалем в Ротсее, где жили его дочь и братья, но Джеймс отказался, боясь, что соблазн объяснить мотив своего поступка семье окажется для Роберта слишком велик.

— Крайне важно, чтобы твоя капитуляция выглядела искренней, — сказал ему сенешаль перед тем, как покинуть Данлюс. — Чем меньше людей знают правду — что ты идешь лишь на временную жертву, — тем выше шансы, что наш план удастся. Король Эдуард отнюдь не дурак. Даже если он притворится, что принял твою капитуляцию, гарантирую, что он сделает все, что в его силах, дабы обеспечить твою лояльность без твоего ведома. Нам известно, что у него есть шпионы. И нам нужно, чтобы скотты отпускали в твой адрес только лишь проклятия из-за того, что ты предал их дело.

Слова эти болезненным эхом звучали в ушах Роберта, когда он высадился на побережье Каррика, где его ждали Джеймс с братом. Оттуда под покровом темноты они верхом отправились к границе в сопровождении рыцарей Ольстера. Так что не успел Роберт ступить на родную землю, как ему пришлось сдаться чиновникам короля в Аннандейле и пересечь границу, направляясь в Англию.

Роберт смотрел, как слуга Ольстера осторожно поднимает скромный с виду ларец, в котором находилась не просто бесценная ирландская реликвия, а триумф короля Эдуарда и его поражение. Он ждал молча, стоя чуть поодаль от остальных, чувствуя, как охватывает его ледяной холод, а голые ветки деревьев в королевском саду стучат, словно кости, на ветру. Он вспоминал деда. Когда старый лорд был еще жив, жизнь казалась простой и понятной, а его путь — прямым и честным. А сейчас весь его мир покоился на песке.

Наконец вернулся управляющий короля и предложил Ольстеру с отрядом следовать за ним. Когда ему передавали ларец, Роберт вспомнил угрюмого брата Мертоу с изуродованным шрамом лицом, который отдал жизнь за то, чтобы сберечь посох. Рана отозвалась тупой болью, когда он взвалил ларец на плечо и зашагал вслед за Ольстером по двору, по которому гулял ветер, а потом вошел через огромные двери в гулкую черноту за ними.

Зал Вестминстерского дворца, построенного сыном Вильгельма Завоевателя и названного в его честь, имел в длину двести сорок футов. Ряды массивных колонн поддерживали гигантскую крышу, разделяя его пространство на три части. Двери вели в отдельные помещения, в которых размещались залы судебных заседаний, а с лотков, выстроившихся вдоль северной стены, клеркам и стряпчим продавали пергамент, перья и чернила. Король Эдуард не мог бы выбрать лучшего места, чтобы выслушать его капитуляцию, чем этот зал, где вершился суд и выносились приговоры. Роберту пришлось приложить усилие, чтобы прогнать страх, когда он зашагал по центральному проходу к огромному, застеленному ковром помосту, возведенному у южной стены.

На платформе стоял трон, освещаемый тусклым дневным светом, сочившимся в высокие стрельчатые окна. Вокруг него столпились люди. Они расступились, когда процессия приблизилась к ним. Роберт шел вслед за Ольстером, и широкие плечи графа загораживали ему происходящее, так что он услышал голос короля Эдуарда раньше, чем увидел его самого: этот знакомый чеканный голос, приказывающий графу подойти ближе. Когда Ольстер поднялся по ступеням и преклонил колено, глазам Роберта предстала впечатляющая картина.

Эдуард по прозванию Длинноногий восседал на троне, прямой и неподвижный, словно вырезанная из дерева статуя. Он выглядел постаревшим и изможденным, щеки его ввалились, а веко нависало над глазом сильнее прежнего. Но, несмотря на эти внешние признаки слабости, он казался столь же несокрушимым, как и прежде, необыкновенно высокий и прямой даже сейчас, когда он сидел. Он кутался в ярко-алую мантию с тремя львами, вышитыми на ней, а голову его венчала золотая корона.

Боль в плече усилилась. Ларец оттягивал руки. Пока король и Ольстер церемонно приветствовали друг друга, Роберт ощутил множество взглядов, устремленных на него из толпы. Он огляделся по сторонам. Здесь были Энтони Бек, епископ Даремский, и Джон де Варенн, престарелый граф Суррей, чью армию разбил под Стирлингом Уоллес. Рядом с ними стояли рыцари короля — Ральф де Монтермер и Роберт Клиффорд. Некогда бывшие его товарищами, оба молча и угрюмо смотрели на него. Тут же находился и Генри Перси с холодным взглядом голубых глаз, и Томас Ланкастер, когда-то мягкие черты лица которого с возрастом огрубели. Сбоку от них замер высокий и рыжеволосый Ги де Бошам, граф Уорик. Однажды Роберт дрался с ним на дуэли в замке Конви из-за интрижки с его сестрой. Судя по выражению его лица, вражда, которую питал к нему Ги, ничуть не уменьшилась за это время.