сердца вселяют черный страх

Вожди, которые правам народа рады,

Сильны страданьями отцов,

Достоинством своим, — и не ища награды,

Сумеют сокрушить столетней лжи преграды.

Сенат народа уж готов.

Здесь, на груди своей, где Франция пылает,

90 Сенаты гордые он слить

Возжаждал. Вот он начинает.

Он должен видеть все. Закон и строй творить,

Доверьем облечен, проникнуть все глубины,

И мудрою рукой бестрепетно раскрыть

Несчастий тайные причины.

VI

Не смеет враг, дрожа, поднять на них руки.

Но хочет устрашить их бойнею кровавой.

Вожди сбираются; но у ворот полки

Отбрасывают их, и злобные штыки

100 Грозят им казнью и расправой.

Ужель бегут они? Нет, нет! Возмущены,

Они скитаются, толпой окружены:

Не так ли, матерью готовясь стать, Латона,

Добыча некой силы злой,

Ища себе приют, брела во время оно,

Чтобы родить богов златого небосклона?

Они нашли дворец пустой:

Упругой сеткою, и легкой, и покорной,

Ты, юность золотая, там

110 Кидаешь часто мяч проворный,

Игрою резвою даруя мощь рукам.

Избранникам страны обитель та простая

Явилась Делосом. О вечной славы храм!

Закона колыбель святая!

VII

Ни яшмой дорогой, ни золотом венков

Не будем украшать то дивное жилище,

Что славно ветхостью. Но пусть во мгле веков

Оно царит меж всех и замков, и домов;

Пусть мертвый плачет на кладбище,

120 Коль родины дворца так и не видел он;

Пусть Мекка и Саис, пусть Дельфы и Сион[483]

Поклонников своих утешат меньше хоры,

Чем верных Франции сынов

Утешит этот храм. Пусть вечно видят взоры

Сословье третие, сих твердых средь позора

Свободы радостных творцов;

Пусть видят, как пришли, отвагою пылая,

Сквозь бурю, ливень и сквозь гром,

Когда им ночь грозила злая;

130 Как все они в ту ночь, в пылании одном,

Здесь обнялись — друзья под этой крышей милой,

Клянясь иль победить, иль лечь в сраженьи том,

Но Францию исполнить силой.

VIII

Клянясь не разойтись, не подаривши нам

Закона твердого и власти справедливой:

И прибавлял народ, на них взиравший там,

К восторженных слезам, к смятенным голосам

Рукоплесканий шум счастливый.

О день! Триумфа день! Святой, бессмертный день!

140 Прекраснейший, чем тот, когда Беллоны сень

Благословила вдруг тебя, о Хлодвиг гордый![484]

О солнце, бег ладьи своей

Остановило ты, дивясь на подвиг твердый,

И слушало тех клятв священные аккорды!

День коронованных лучей!

Потомство видишь ты с твоих пресветлых взгорий,

К тебе летит его привет

Сквозь даль туманную историй!

Нетленный твой маяк, веков почет и свет,

150 Во тьму грядущего свои вперяет очи:

Так огнекудрый бег прекраснейших комет

Пронзает мрачный сумрак ночи.

IX

Что делал между тем оставшийся сенат?

Он, увенчав себя, чело нахмурив важно,

И митрам, и крестам, и горностаю рад,

Пытался доказать, что он, как прежде, свят,

И помешать мечте отважной;

И, Францию презрев, восставить свой закон,

И снова возвратить блаженство тех времен,

160 Когда народному не внемля вовсе стону,

Тирана вышнего лакей

Делил сокровища, отчизну и корону.

Но равенство на страх тому синедриону

Нашло и в нем своих друзей:

Вот несколько вельмож, круг пастырей почтенный,

Водимый девственной рукой, —

Рукою совести нетленной, —

К французам истинным явился той порой,

Покинув всех жрецов с их злым высокомерьем,

170 Богатства пышные, безумцев знатных рой

С их родовитым суеверьем.

X

Но скоро и для сих настал последний срок.

О разум царственный, небесной силы полный!

Могучий твой порыв скитальцев всех дорог

Сгоняет на одну. Вот мощный мчит поток

Умиротворенные волны.

И в общее русло ничтожные ручьи

Сливают все струи, все имена свои.

О Франция, пребудь всех матерей блаженней!

180 Не плачь о злобе сыновей,

Которым не найти занятия презренней,

Чем быть нам братьями: отрекшись заблуждений,

Все на груди слились твоей...

Но что это? Обман? — У вод спокойной Сены

Зачем труба на бой зовет?

Зачем узрели наши стены

Враждебный легион, что кровью обольет

Прекрасной Франции священные угодья?

Дворцовых евнухов над чем хохочет сброд?

190 О, смейся, подлое отродье!

XI

О, смейся, ты, толпа низвергнутых владык,

Развратников, убийц! Но дышит твердь грозою,

Но скованных огней вулкан кипящ и дик,

Но львов раскованных ужасен гордый лик,

И он сверкает пред тобою.

Смотри! Народ восстал! Народ приемлет власть.

Все им побеждено. И бронзовую пасть

Ты, тирании зверь, оскалил здесь напрасно:

И сотни глаз, и сотни рук,

200 И чрево серное, где гром гремит согласно,

Напрасно нам грозят, — слабея ежечасно,

Ты скоро запылаешь вдруг

Во взрывах яростных зубчатых стен и башен,

В крушеньи мерзостей твоих.

И ад Бастилии не страшен:

Всем бурям брошенный, растерзан он и тих.

Развейся, склеп гнилой, лети, как пепл могильный,

Свобода дивная из тех гробниц пустых,

Горда, прекрасна и всесильна,

XII

210 Встает. И молнией в блистаньи облаков

Три цвета[485] яркие в ее руке пылают,

Как знамя длинное. Гремит победный зов,

И звоны голоса, как голоса богов,

Мужей из праха созидают.

Трепещет круг земной. Она рвет траур свой.

Надеждой, гордостью ликует род людской,

И башни черные воспламенились сами.

А там, на всех концах земли

Тираны бледные со страхом и слезами

220 Над потрясенными, над жалкими венцами

В смятеньи руки вознесли.

На шум ее огня из сел летит проворно

Солдат великий легион

И, мчась, как снег лавины горной,

Погибель мчит на наш мятежный бастион;

Но от