оппозиции дома и за границей. Он обнаружил, что был объектом того самого давления, которое вынудило Люсьена и Луи жить в изгнании, сделало Жерома безнадежным банкротом и превратило Жозефа в нервную развалину. Любая его попытка независимого правления пресекалась эдиктами из Парижа, указывающими ему, как набирать войско и добывать деньги, какие кампании проводить против неаполитанских Бурбонов и англичан на Сицилии, какие разрабатывать законы и как применять их после разработки. И когда бы он ни ставил под вопрос любую из подобных инструкций, рев ярости Наполеона достигал его через девятьсот миль, которые разделяли их столицы. В качестве новатора Мюрат мог бы вносить намного больше предложений, чем его предшественники, и он погрузился в работу по реорганизации королевства сверху донизу. Он отменил феодальную систему землепользования, разделил земли, стимулировал сельское хозяйство, построил отличные дороги вроде Страда-ди-Посилипо и Кампо-ди-Марте, осушал болотистую местность, открывал колледжи и пытался пробудить интерес своих подданных к астрономии. Неаполитанцы в изумлении взирали на его бурную деятельность, поражаясь, что столь большая энергия исходит от человека, который когда-то беспечным пареньком красовался в небесно-голубой тунике, ярко-красных бриджах наездника и высокой шляпе, украшенной цветами и перьями цапли. И именно тогда, когда Мюрат пытался доказать своим подданным, что с этого времени они становятся независимыми от Парижа, он столкнулся с большими неприятностями. К примеру, он объявил, что каждый участник вооруженных сил должен быть урожденным или натурализованным неаполитанцем, носящим неаполитанскую форму, разработанную самим Мюратом. За таким декретом последовало разгневанное письмо из Парижа: «Все французы, так или иначе, являются гражданами Неаполя!» — ревел Наполеон, напоминая автору декрета, что он всем, чем обладал, обязан храбрости французских солдат, и если он когда-нибудь забудет это, то те же самые люди скоро покажут ему всю абсурдность его претензий, лишат его титула и эскортируют в казармы, из которых он и вышел.

Гнев Мюрата по получении такой отповеди был столь велик, что он сорвал с себя французские знаки отличия и бросил их на землю. Но ему пришлось подчиниться, несмотря на похвальбы, что он не намерен стать «вторым Баччиоки» или лакеем Франции. Лакеем Мюрат все же остался, ибо, когда он вознамерился изгнать англичан с Сицилии, его собственные генералы не стали ему подчиняться, действуя по секретным приказам из Парижа, и из экспедиции ничего не получилось. Мюрат проклинал Бонапарта в словах и выражениях, звучащих почти изменнически, и обвинял жену в том, что она приняла сторону брата ради его унижения. Он был и прав, и не прав: Каролина не была заинтересована в проведении политики брата, но она и не была такой женой, на которую можно было бы положиться. Пробным камнем ее характера был ее собственный интерес, преследуемый безжалостно и непреклонно, и у нее были собственные идеи о том, как гарантировать будущее ее неаполитанского трона. Единственная среди более молодых членов семьи Бонапарта, она подозревала, что с империей Наполеона может быть покончено и что в одни прекрасный день она может проснуться снова без гроша в кармане. Но Каролине не была присуща скаредность Летиции, и она пыталась использовать другие пути гарантирования своего будущего от различных напастей. И вот она принялась за работу, чтобы задобрить неаполитанцев и выправить отношения с Австрией на тот случай, что, если произойдет крах, она кажется единственной среди Бонапартов со страховкой в руках. Преследуя такую политику, она подкупала министров своего мужа ради получения секретной информации и направляла своего посыльного в порт, чтобы условиться о свидании с подкупленными чиновниками. Она также содержала сеть личных соглядатаев внутри и вокруг королевских покоев, так что неаполитанский двор приобрел четырехъярусную структуру профессиональных информаторов. К 1811 году почти каждый государственный служащий в городе был чьим-либо наемником. В самом низу, можно сказать, сновали секретные агенты Наполеона, непосредственно над ними находились содержанцы Мюрата, а выше всех располагалась группа министров и ливрейных лакеев, оплачиваемых, в зависимости от результатов, королевой. В переплетении всех этих секций действовали международные агенты, оплачиваемые австрийским канцлером Меттернихом и британским кабинетом. Некоторые из этих наблюдательных господ были агентами-двойниками, так что человек с талантами Талейрана по процеживанию информации, наверное, оказался бы сбитым с толку, просматривая содержание ранцев курьеров Наполеона. Когда затаенная ссора Мюрата с Наполеоном в 1811 году вспыхнула с полной силой, Каролина посетила Париж якобы с намерением поправить отношения между мужем и братом, но, добившись приема у императора, она использовала такую возможность для расширения бреши между ними. По возвращении ее в Неаполь склоки в королевской паре возобновились, и Мюрат по возможности стал избегать встреч с женой. Его излюбленным времяпрепровождением в этот период стала охота на бандитов, которые наводнили королевство. Их число во много раз увеличилось после высадки там рекрутов британских военно-морских частей, всячески стремившихся умножить трудности Мюрата. Охота за разбойниками превратилась в национальный спорт, и шайки бандитов попадали в окружение королевских отрядов. Но невзирая на королевский статус, Мюрат никогда не утрачивал своего казарменного юмора. После одной из таких охот захваченный разбойник заявил Мюрату, что он мог бы еще накануне застрелить короля из засады, но не воспользовался своим преимуществом над ним, а теперь вот стал жертвой собственной сдержанности. Мюрат, проверив этот рассказ и обнаружив его правдивость, помиловал этого человека и предоставил ему возможность честно зарабатывать на жизнь.

Король Жером имел неприятности с бандитами иного рода. Территория его королевства была собрана из различных феодальных поместий, и исконные их владельцы ни в коей мере не отказывались от перспективы восстановления своей собственности с помощью силы. Одна из таких жертв, герцог Брауншвейгский, воспользовался стремлением Австрии к свободе и возглавил отряд в 2000 человек, но был покинут своей союзницей. Наполеон не принимал его всерьез, пока тот не совершил налет на Брауншвейг и не захватил его. Горожане же не взялись за оружие, как рассчитывал герцог, и поэтому он, увернувшись от генерала Ребеля, подчинявшегося Жерому, проложил себе путь к побережью и достиг в конечном счете Англии через остров Гельголанд. Жером был в ярости на Ребеля за его неспособность захватить герцога, и когда тот запросил разрешение прочесать Брауншвейг, для того чтобы выловить всех повстанцев и получить компенсацию с виновных, Жером отстранил его от службы в Вестфалии. Ребель воспринял свою отставку философски, очевидно полагая, что ему ничего не светило на службе у короля, который не только не платил своим солдатам, но и не разрешал им компенсировать жалованье путем грабежа. Жером все еще был не в состоянии сводить концы с концами и в попытке добыть немного денег прибег