Итак, сделав все, что было в наших силах, мы оставили Жакана попечение Марты и мадам Добрэй и отправились в город. Привычное для насобеденное время давно миновало, и оба мы отчаянно проголодались. В первом жересторане мы утолили муки голода превосходным омлетом, за которым последовал неменее превосходный антрекот.

– А теперь самое время подумать о ночлеге, –сказал Пуаро, прихлебывая черный кофе, завершивший нашу трапезу. – Какнасчет нашего старого друга «Отель де Бен»?

Недолго думая мы направились туда. Да, мосье могут бытьпредоставлены две отличные комнаты с видом на море. И тут Пуаро задал портьевопрос, немало меня удививший:

– Скажите, английская леди, мисс Робинсон, уже прибыла?

– Да, мосье. Она в маленькой гостиной.

– Ага!

– Пуаро! – воскликнул я, направляясь следом за нимпо коридору. – Какая еще, черт побери, мисс Робинсон?

Пуаро одарил меня лучезарной улыбкой.

– Решил устроить ваше счастье, Гастингс.

– Но я…

– О господи, – сказал Пуаро, добродушноподталкивая меня в комнату. – Не думаете же вы, что я на весь Мерлинвильраструблю имя Дьювин?

И правда, навстречу нам поднялась Сандрильона. Я взял ееруку в свои. Мои глаза сказали ей все остальное.

Пуаро кашлянул.

– Mes enfants,[86] – сказал он. –В данный момент у нас нет времени на сантименты. Нам еще предстоит потрудиться.Мадемуазель, удалось ли вам сделать то, о чем я вас просил?

Вместо ответа Сандрильона вытащила из сумочки какой-топредмет, завернутый в бумагу, и молча протянула его Пуаро. Когда Пуароразвернул пакет, я вздрогнул – это был тот самый нож! Но ведь она, как я понялиз ее письма, бросила его в море. Удивительно, до чего неохотно женщинырасстаются со всякими пустяками, даже компрометирующими!

– Très bien, mon enfant,[87] –сказал Пуаро. – Вы меня очень порадовали. А теперь покойной ночи. Нам сГастингсом надо еще поработать. Увидитесь с ним завтра.

– Куда же вы идете? – спросила девушка, и глаза еерасширились.

– Завтра вы обо всем узнаете.

– Куда бы вы ни шли, я с вами.

– Но, мадемуазель…

– Я сказала, я с вами.

Пуаро понял, что спорить бесполезно. Он сдался.

– Пусть будет по-вашему, мадемуазель. Правда, ничегоинтересного не обещаю. Скорее всего, вообще ничего не произойдет.

Девушка промолчала.

Минут через двадцать мы пустились в путь. Было уже совсемтемно. В воздухе чувствовалась давящая духота. Пуаро повел нас к вилле«Женевьева». Однако, когда мы дошли до виллы «Маргерит», он остановился.

– Мне хотелось бы убедиться, что с Жаком Рено все впорядке. Пойдемте со мной, Гастингс. А вы, мадемуазель, пожалуйста, подождитездесь. Мадам Добрэй, может, чего доброго, оказаться не слишком любезной.

Отворив калитку, мы пошли по дорожке к дому. Я указал Пуарона освещенное окно второго этажа. На шторе четко вырисовывался профиль МартыДобрэй.

– Ага! – воскликнул Пуаро. – Думаю, здесь-томы и найдем молодого Рено.

Дверь отворила мадам Добрэй. Она сообщила нам, что Жак все втом же состоянии и что если мы пожелаем, то сами можем убедиться в этом. Вследза нею мы поднялись в спальню. Марта Добрэй сидела у стола и шила при светенастольной лампы. Увидев нас, она приложила палец к губам.

Жак Рено спал тяжелым, беспокойным сном – голова егометалась по подушке, лицо пылало жаром.

– Что доктор, он придет еще? – шепотом спросилПуаро.

– Нет, пока мы не пошлем за ним. Но Жак спит, и это длянего сейчас самое лучшее. Maman приготовила ему целебный отвар.

И она снова принялась за вышивание, а мы тихонько вышли изкомнаты. Мадам Добрэй проводила нас вниз. Теперь, когда мне стало известно еепрошлое, я смотрел на нее со все возрастающим интересом. Она стояла перед нами,опустив глаза, и на губах ее играла легкая загадочная улыбка. Я вдругпочувствовал безотчетный страх перед нею. Такой страх наводит на нас ослепительнокрасивая, но ядовитая змея.

– Надеюсь, мы не слишком обеспокоили вас, мадам, –учтиво сказал Пуаро, когда она открывала нам дверь.

– Ничуть, мосье.

– Кстати, – сказал Пуаро, точноспохватившись, – мосье Стонор был сегодня в Мерлинвиле, не знаете ли?

Я не мог понять, с какой стати задал Пуаро этот вопрос,по-моему, совершенно лишенный всякого смысла.

– Насколько я знаю, нет, – сдержанно ответиламадам Добрэй.

– Не беседовал ли он с мадам Рено?

– Откуда мне знать, мосье?

– Действительно, – сказал Пуаро. – Просто яподумал, что вы, может быть, видели, как он проходил или проезжал мимо, толькои всего. Покойной ночи, мадам.

– Отчего… – начал было я.

– Оставьте ваши «отчего», Гастингс. Придет время – всеузнаете.

Вместе с Сандрильоной мы торопливо направились к вилле«Женевьева». Пуаро оглянулся на освещенное окно, в котором вырисовывалсяпрофиль Марты, склонившейся над вышиванием.

– Его, во всяком случае, охраняют, – пробормоталон.

Подойдя к дому, мы спрятались за кустами, слева отподъездной аллеи, откуда хорошо просматривался парадный вход, тогда как мы самибыли надежно укрыты от посторонних взглядов. Дом был погружен в темноту,по-видимому, все уже спали. Окно спальни мадам Рено было как раз над нами, и язаметил, что оно открыто. Пуаро не спускал с него глаз.

– Что нам предстоит делать? – шепотом спросил я.

– Наблюдать.

– Но…

– Не думаю, что в ближайшие час или два что-нибудьслучится, но…

В этот миг раздался протяжный слабый крик:

– Помогите!

В окне на втором этаже, справа от входа, вспыхнул свет. Крикдоносился оттуда. И мы увидели сквозь штору мелькающие тени, как будто тамборолись два человека.

– Mille tonneres![88] – закричал Пуаро. –Должно быть, она теперь спит в другой комнате!

Он бросился к парадной двери и принялся бешено колотить внее. Потом подскочил к дереву, что росло на клумбе, и ловко, точно кошка,вскарабкался на него. Я, разумеется, полез за ним, а он тем временем прыгнул воткрытое окно. Оглянувшись, я увидел Далси позади себя.