Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ах, наконец-то вы приехали… Как вы добры! Я просто вотчаянии, не знаю, что и делать. Меня даже не пускают к нему в тюрьму. Я такстрадаю. Просто с ума схожу. Они говорят, что он не отрицает своей вины. Этоправда? Но ведь это безумие, не может быть! Он не мог убить отца. Никогда этомуне поверю.
– Я тоже не верю в это, мадемуазель, – мягкосказал Пуаро.
– Тогда почему он ничего не говорит? Не понимаю!
– Возможно, он выгораживает кого-то, – заметилПуаро, пристально глядя на девушку.
Марта нахмурилась.
– Выгораживает? Вы думаете, свою мать? Ах, я с самогоначала подозревала ее. Кто наследует все огромное состояние? Она. Ей ничего нестоит, облачившись в траур, лицемерно разыграть неутешное горе. Говорят, когдаЖака арестовали, она упала, вот так!
И Марта, закатив глаза, сделала вид, что теряет сознание.
– Уверена, мосье Стонор, секретарь, помог ей. Они давноспелись, эта парочка. Правда, она старше его, но какой мужчина посмотрит наэто, если женщина так богата!
В ее тоне слышалось ожесточение.
– Но Стонор был в Англии, – заметил я.
– Это он так говорит, а что было на самом деле?
– Мадемуазель, – терпеливо начал Пуаро, –если мы беремся помогать друг другу, мы должны быть искренни. Во-первых, яхотел бы задать вам один вопрос.
– Да, мосье?
– Известна ли вам настоящая фамилия вашей матери?
Марта с минуту смотрела на него в оцепенении, потом, уронивголову на руки, разразилась слезами.
– Ну-ну, – сказал Пуаро, касаясь ее плеча. –Успокойтесь, дитя мое. Вижу, вы все знаете. А теперь второй вопрос: известно ливам, кто такой был мосье Рено?
– Мосье Рено? – Она отняла руки от лица инедоуменно посмотрела на Пуаро.
– А! Этого, кажется, вы не знаете. А теперь выслушайтеменя внимательно.
И он принялся рассказывать ей, как рассказывал мне в деньнашего отъезда в Англию. Марта слушала, затаив дыхание. Когда он умолк, онаглубоко вздохнула.
– Удивительно… великолепно! Вы самый великий сыщик вмире!
И с чисто французским пристрастием к театральным эффектамона живо соскользнула с кресла и опустилась перед ним на колени.
– Спасите его, мосье! – воскликнула она. – Ятак люблю его! О! Спасите его, спасите!
Наутро мы присутствовали при допросе Жака Рено. Я былпоражен, как сильно он изменился за такое короткое время. Щеки у неговвалились, под глазами легли глубокие темные круги, лицо было осунувшееся иизможденное. Казалось, он не спал несколько ночей подряд. При виде нас он непроявил никакого интереса.
– Рено, – начал следователь, – вы отрицаете,что были в Мерлинвиле в ночь, когда было совершено убийство?
Жак поначалу ничего не ответил, потом забормотал с жалким ирастерянным видом:
– Я… я… уже говорил вам, что был в… Шербуре.
Следователь нетерпеливо обернулся:
– Введите свидетелей.
В тот же миг двери отворились и вошел человек, в котором яузнал носильщика Мерлинвильского вокзала.
– Вы дежурили в ночь на седьмое июня?
– Да, мосье.
– Вы видели, как прибыл поезд в одиннадцать часов сорокминут?
– Да, мосье.
– Посмотрите на арестованного. Узнаете ли вы в немодного из пассажиров, высадившихся из этого поезда?
– Да, мосье.
– Не ошибаетесь ли вы?
– Нет, мосье. Я хорошо знаю мосье Жака Рено.
– Не путаете ли вы дату?
– Нет, мосье. Ведь на следующее утро, восьмого июня, мыузнали об убийстве.
Потом ввели еще одного станционного служащего, которыйподтвердил показания носильщика. Следователь снова обратился к Жаку Рено:
– Эти люди без колебаний опознали вас. Что вы можетесказать?
Жак пожал плечами.
– Ничего.
– Рено, – продолжал следователь, – узнаете ливы это?
Мосье Отэ взял что-то со стола и протянул арестованному. Явздрогнул – это был хорошо знакомый мне нож.
– Извините! – воскликнул адвокат Жака, мэтрГросье. – Я требую, чтобы мне дали возможность поговорить с моимподзащитным, прежде чем он ответит на этот вопрос.
Однако Жак Рено не обратил ни малейшего внимания на протестмэтра Гросье.
– Конечно, узнаю. Этот нож я подарил матушке в память овойне.
– Не скажете ли вы, имеется ли второй такой нож?
Мэтр Гросье снова хотел было разразиться тирадой, но Жакдаже не взглянул на него.
– Насколько мне известно, нет. Форму его я придумалсам.
Тут даже у следователя челюсть отвисла. Казалось, Жак самрвется навстречу смерти. Я понимал, разумеется, что для него сейчас самоеважное – ради безопасности Беллы скрыть, что есть второй такой нож. Покудасчитается, что в деле фигурирует только один нож, на девушку едва ли падетподозрение. Он рыцарски защищал женщину, которую любил прежде. Но какой ценой!Тут только я понял, сколь легкомысленно поступил, поставив Пуаро перед почтинеразрешимой задачей. Как можно снять подозрения с Жака Рено, не открыв всейправды?
Мосье Отэ снова заговорил, на этот раз с особеннойязвительностью:
– Мадам Рено показала, что в тот вечер, когда было совершенопреступление, этот нож лежал у нее на ночном столике. Но мадам Рено – мать!Думаю, вас не удивит, если я сочту весьма вероятным, что мадам Рено ошиблась ичто, может быть, случайно вы прихватили нож с собой, когда уезжали в Париж. Несомневаюсь, что вы попытаетесь мне возразить…
Я заметил, как у Жака судорожно сжались кулаки закованных внаручники рук. На лбу у него выступили капли пота, и он, сделав над собойстрашное усилие, хрипло выдавил:
– Я не стану вам возражать. Это могло быть и так.
Все присутствующие оцепенели. Мэтр Гросье вскочил с места:
– Мой подзащитный перенес нервный шок! Я считаю, что онне способен отвечать за свои слова. Прошу зафиксировать…
Следователь раздраженно прервал его. На миг мне показалось,что и он сомневается, в своем ли уме арестованный. Да, Жак Рено явно обрекалсебя на гибель. Мосье Отэ подался вперед и впился в него испытующим взглядом.