себя радостную улыбку.

– Можешь ли ты рассказать мне о том, что случилось, дочь моя? – ласково спросил он, и я поведала историю о том, как мне захотелось вечером потанцевать во славу Богини, а дальше я ничего не помню.

Отец внимательно выслушал и произнес:

– Тебя хотели отравить, дитя мое, – он тяжело опустился на ложе и оно жалобно скрипнуло. – Иинат уберегла лишь тебя и самого молодого из твоих стражей. Все остальные ушли в нижний мир. Ты должна знать это.

Мне даже не пришлось ничего играть, слезы горечи снова хлынули по моим щекам, слишком свежа была потеря.

Отец ласково погладил мои волосы своей огромной рукой.

– Я повелел, чтобы тебе отвели комнаты в большом дворце. Здесь ты будешь в большей безопасности. Уммат-аба будет беречь тебя постоянно и наберет доверенную прислугу.

Мой постоянный провожатый низко поклонился и заверил меня в готовности услужить во всем. Наконец-то я узнала, как его зовут, а то было ужасно неловко.

– Благодарю тебя, родитель мой. Позволь только жрице Каи отныне в любое время приходить ко мне, – попросила я.

Старуха довольно хмыкнула, одобряя.

Владыка улыбнулся и встал.

– А старому храму в благодарность мою я принесу богатые дары. Молите Всеблагую за урожай, знающие! – владыка легко склонил голову в знак огромной благодарности.

– Да услышит Великая Мать твои слова, о царь! – старая жрица поклонилась в ответ.

– Никому не доверяй, царевна! Помни, змея может казаться палкой, пока не ужалит! – тихо напомнила она, когда делегация скрылась в дверях. – И никаких лекарей до себя не допускай!

Старуха попрощалась и вышла, а я осталась одна. Я снова почувствовала себя в клетке. Никого не видеть, никому не доверять…

Я спустила босые ноги на холодный пол и заткнула табличку за полотно пояса. Нужно разбить ее где-нибудь во дворике и сунуть осколки в кадку с деревом.

Надо бы еще выяснить, где сейчас самирский царевич, не случилось ли с ним чего. На душе снова стало тоскливо. Приходилось признать, что этот нагловатый тип мне нравился. Нравился как мужчина и, к сожалению, гораздо больше, чем мой нареченный. «Это все психологические качели!» – попыталась я урезонить саму себя, но не помогло. Кажется, я позволила себе увлечься слишком сильно. Юное тело жаждало любви, и против этого мое занудство было бессильно.

***

Потянулись тоскливые дни моего почти добровольного заточения в большом дворце, единственной отдушиной в которых были визиты мудрой Каи и прогулки по крыше в компании Энмер-ани и охраны. В сад меня больше не выпускали. Поэтому я решила сосредоточиться на подготовке к посвящению Аннану: необходимо было подобрать ритуальное облачение, выучить все ответы и необходимые движения. Это хоть как-то развлекало.

Лишь неделю спустя я узнала, что самирские гости покинули Ассубу на третье утро после происшествия, а подробности их отъезда открылись мне еще позднее.

Отец отказался отдать Асмарраху меня и предложил Айетимм. Тот был явно не слишком доволен, но обещал подумать, а потом поползли эти слухи. Самые простые люди начали поговаривать, что чужеземный царевич наверняка сам и отравил старшую царевну и ее приближенных, подбросив ей яд с подарком, так как она отвергла его. Слухи ползли и множились, словно плесень в старом подвале. Про подарок явно знали слуги, что словно мебель, всегда ждут у стены приказаний. Слуги были везде, и про них часто забывали, но автором идеи были явно не они. Кто-то невидимый, затаившийся словно паук, руководил людской молвой.

Надо ли говорить, что гордый наследник самирских земель был от всего этого в бешенстве? Он сразу же покинул Ассубу, даже не попрощавшись с владыкой. А потом прислал письмо, о содержании которого я узнала случайно.

В тот день я пришла к владыке, чтобы попросить помощи с подготовкой моего посвящения. Отец стремительно расхаживал по покоям мрачный, как туча. Мальчик с опахалом едва поспевал за ним. Мне пришлось несколько минут простоять в дверном проеме, прежде чем он заметил меня.

– У меня плохие новости, дочь! – коротко бросил он мне вместо приветствия, кивая в сторону небольшого плетеного столика у окна. Там, освещенная ярким солнцем лежала одна-единственная табличка.

«Я просил золотой цветок, когда не имел ничего, и ты отказал мне. Сейчас у меня есть многое, но ты снова отказал мне. Теперь я сам приду и возьму, что желаю. А ту, что ты дал вместо нее, я отослал владыке», – гласила она. Рядом была личная печать самирского наследника.

На душе у меня похолодело, я знала этот текст. Только найдена эта табличка была за много километров от Кареша и часть ее была утрачена. В мое время ее совсем по-другому переводили, полагая, что речь идет о золоте. Сейчас же было совершенно ясно, что царевич хотел не денег. Его честь была задета мерзкими слухами, а сам он оскорблен новым отказом. И уж конечно зря отец навязал вместо меня Айетимм. Не принять ее – оскорбить владыку Кареша, но Асмаррах и тут отличился, отослав ее Асармерибу. Это было гораздо почетнее, вот только бедная девочка, ее ждет незавидная участь очередной наложницы старика и укреплению отношений между странами это не поспособствовало.

– Этот юнец смеет угрожать мне! – Маарш-а-Н'мах в ярости ударил своим огромным кулаком в стену. – Он возомнил, что может что-то решать!

Царь снова заходил по комнате. А я присела рядом со столом, не решаясь ничего сказать.

– Но надо признать, что он изворотлив как степная ящерица и, если старый Асармериб поддержит его, сможет развязать войну, – рассуждал владыка как бы сам с собой. – Я должен любой ценой этого избежать. Мы не сможем вести войну со всеми, а кочевники снова нападут, так как им нечего есть!

Мысли в моей голове метались, ища выход из этой безвыходной ситуации. Нужно как-то охладить пыл молодого человека, прежде, чем он начнет военные действия. Прямого пути я не видела, но осмелилась подать голос:

– Прости меня, мой владыка, если скажу неправильно, но нельзя ли в такой ситуации попросить помощи у Хоннита?

Отец остановился и посмотрел на меня так, как будто впервые видел.

– Я уже думал об этом и послал гонца за перевал. Но мы не можем просто ждать, – пояснил он, а потом вдруг шагнул ко мне.

– Ты должна пройти посвящение как можно скорее, дочь моя. Боюсь, моих сил надолго не хватит. Если начнется война, то я должен быть уверен,