Светлела полоса рассвета на востоке. Два укутанных в черные плащи всадника, следуя в отдалении друг от друга, подъезжали к стенам города.

Вот тогда Оденсе поняла, что для монахов теперь в этой стране не существовало больше закрытых дверей. Особенно ярким выглядел этот факт на фоне ее собственного вынужденного затворничества.

Почти мгновенно были распахнуты все три ряда следующих друг за другом ворот, и путники свободно прошли за городскую стену, не будучи ни разу остановленными. Стражи приветственно кивали издали, предпочитая не приближаться к фигуре в черной рясе, и лишь мельком бросали беглый взгляд на его спутницу. Таким образом, если бы монах захотел, он запросто мог бы провести с собой в город целую толпу берегинь. И никто бы их не остановил, не задал вопросов, не спросил сопроводительных документов. Никто попросту не обратил бы внимания.

И даже понимая это, она все ниже и ниже надвигала капюшон плаща, скрывая спускающиеся от серебряного обруча по вискам кольца. И прятала чистый взгляд светлых глаз, не поднимая их от гладких волн лошадиной гривы.

Чтобы ненароком не встретиться взглядом с кем-нибудь, кто бы мог распознать в ней берегиню.

«Почему я боюсь этого? – Предположение быть узнанной здесь, в чужом городе, было абсурдным. – Видимо, за несколько последних лет у меня появилась привычка прятаться, даже когда в этом нет нужды. Теперь я не берегиня, а трусливая мышь. Или это поездка в непосредственной близости от монаха так подействовала? И хочется завернуться в плащ, забиться в угол и до скончания веков ныть, укачивая тоску своего одиночества?»

Оденсе заметила, что монах останавливает лошадь, чтобы спешиться, еще до того, как тот подал привычный знак. Она дернула за уздцы, принуждая и свою лошадь замедлить шаг. А вскоре и вовсе остановилась в сумрачной тени одного из зданий.

Пустынные улицы незнакомого города. Мощенные каменной плиткой, ограниченные по обеим сторонам канавами, отводящими дождевую воду, ряды двух– и трехэтажных зданий. Палисадники за коваными воротами украшены розовыми кустами. Дома узкие, вытянутые к небу острыми шпилями крыш. Задвинутые ставни слепых окон. Еще так рано, весь город спит. До его пробуждения остались минуты, но именно в них скроется факт ее прибытия в город.

Монах издали показал ей, чтобы она ниже надвинула на голову капюшон, а сам постучал в обитую железными кружевами мощную дубовую дверь дома, чье крыльцо выходило прямо на улицу. Ему открыли, и мужчина вошел внутрь, оставляя берегиню в полнейшем недоумении. Одну на улице.

Никакой вывески над входом. Внешне дом почти ничем не отличался от других, стоящих по обе стороны от него. Разве только дверь массивнее да окна выше от земли.

«Я могу уехать. Я могу прямо сейчас развернуть лошадь и пуститься вскачь! – Лихорадочное воображение рисовало в ее голове картины стремительного бегства по пустым городским улицам. – Кто меня догонит? Я запомнила дорогу до городских ворот. Стража не остановит меня – на мне монашеский плащ, как вошла – так и выйду. Ведь так?»

Но почему-то Оденсе, уже в деталях зная, как организовать свой побег, не трогалась с места. Может, потому, что она не могла ясно увидеть, чем оканчивается дорога, по которой ей следовало идти?

Со смертью Ильсе девушка словно потеряла поводыря, за которым послушно следовала всю жизнь. Травница всегда знала, куда идти и что делать, и девушке никогда не приходило в голову ставить под сомнение ее выбор. А уж выбирать самой…

«Что будет правильным, в чем мое согласие с судьбой – в покорном ожидании или в решительном бегстве? И самое главное – куда мне идти?»

В этот момент дубовая дверь открылась вновь, и из нее вышла отчаянно зевающая женщина в криво, явно наспех натянутом чепце. Она куталась в пуховую шаль, накинутую поверх мятого домашнего платья. Близоруко сощурившись, женщина посмотрела сначала в одну сторону улицы, потом в другую. Ее взгляд остановился на Оденсе, и женщина пошла в ее сторону, поняв, что это и есть та, кого она ищет.

– Доброе утро, сударыня. – Женщина подошла вплотную к лошади берегини и взяла ее под уздцы. – Извините мой неподобающий вид – сегодня мы не ждали гостей в столь ранний час. Разрешите мне проводить вас в комнату, где вы сможете отдохнуть после дороги.

Женская рука тянула лошадь по направлению к дому. Та послушно шла, не получая от наездницы никаких сигналов к обратным действиям. А Оденсе вслушивалась в звуки обращенной к ней речи. Почти забытые обороты почтительного обращения рождали в ее памяти воспоминания о спокойствии прежней жизни.

У самого крыльца девушка спешилась.

– Оденсе, – представилась берегиня, протянув для рукопожатия руку. – Добра в дом ваш!

– Ох, простите… Простите, что я первой не представилась, – со сна ничего не соображаю. – Женщина протянула в ответ руку. – Мое имя Лерия. Лерия Риори Дор Навиг-Сайя. – А у вас имя, я смотрю, короткое. Вы не из здешних мест?

При этих словах руки Оденсе сами потянулись, повторяя привычный жест монаха – поправить капюшон так, чтобы он скрыл лицо почти полностью.

– Да. Я издалека, – ответила она. – У нас не принято представляться полным именем.

– А-а-а… – протянула женщина, притворившись, что поверила объяснению. – Монахи вон тоже длинных имен не любят. Говорят, кто знает полное имя – тот имеет доступ к сердцу. Только я в это не верю… Вы заходите в дом, я пока с лошадьми вашими управлюсь.

В доме пахло свежевыпеченным хлебом.

Потом Оденсе узнала, что так здесь пахнет всегда. Лерия изо всех сил старалась, чтобы ее маленькая аккуратная гостиница ничем не напоминала обычный постоялый двор с его шумом, запахами и сомнительной публикой.

Комнаты берегини и монаха находились на разных этажах и в разных концах коридора. Кроме них двоих в гостинице останавливались, постоянно сменяя друг друга, купцы да неразговорчивые представители банков. Если первые деятельность свою не скрывали, понимая, что рассказ о себе служит бесплатной рекламой, то вторые были угрюмы и, опасаясь раскрытия инкогнито, прятали всю внешнюю атрибутику. Печати на кольцах разворачивали внутрь ладони, кованые сундучки с наличностью скрывали в бочонках из-под вина и саквояжах мастеров дамских шляпок. Ну и уезжали конечно же в самый неожиданный момент.

Оденсе не раз и не два просыпалась от шума под окнами среди ночи или в предрассветный час – и лежала, слушая чьи-то торопливые шаги и звук хлопающих на ходу дверец кареты.

Купцы, наоборот, старались подгадать свой отъезд или приезд к светлому времени суток – оно и понятно, их груженые обозы не получится гнать вскачь, впрыгивая на ходу. Реальной попытки ограбления так точно не избежать. Куда уж лучше ехать пусть мерным шагом, но при свете дня, ясно видя уходящую вдаль дорогу и все притаившиеся на ней кочки.

Сама комната постоялого двора была небольшой. Такой же вытянутой, как и практически все здания в городе. Отчего создавалось впечатление, будто ее сплюснули с боков. За темно-синей ширмой пряталась небольшая, похожая размером да и формой на бочку, ванна. Наполняли ее горячей водой по требованию клиентов сама Лерия с охранником, таская ведра из огромного чана в кухне, а уходила вода в сток в полу, стоило только выдернуть пробку из сливного отверстия.