– Стряпает праздничный обед. Он так рад за своих любимых хозяев, – с умилением заулыбалась Жози.

– А по-моему, он безумно влюблен в Дарью. Сидел с ней всю ночь, чуть не за ручку держал, – понизив голос, заявила Нина.

– Это интересно, – рассеянно пробормотала сыщица и пошла к черному ходу. В кроне ивы копошилось семейство дроздов. Подросший молодняк с бравурными криками отвоевывал жизненное пространство у предков. «Вечная жизнь по кругу, и никто ее не остановит. А к тому, кто ее уничтожает, в моем сердце нет сострадания. Хотя… Быть может…» – Люша, глубоко вздохнув, переступила порог кухни.

Повар, напевая, что-то помешивал в кастрюльке, источавшей ванильный аромат.

– Здра-авствуйте, госпожа непоседа! – отвесил он поклон Люше и лучезарно улыбнулся. – Слышали хорошую новость о Василии?

– Несчастный случай, насколько я поняла. – Улыбнувшись в ответ, сыщица села за столик.

– Главное – живой! А дальше уж дело следователей. Впрочем… Ох! Вы же голодная! Растяпа-повар! Сейчас кофе, сырники, а может, кашки гурьевской? – засуетился Самохин вокруг гостьи.

– Спасибо, каши с удовольствием, – кивнула Юля и вдруг, сунув руку в карман джинсов, вынула с озабоченным видом маленький листок. – Так неудачно вышло, не поможете? Записала один очень важный, можно сказать, жизненно важный телефон фломастером и пролила на него воду. Гадаю вот, что за последние три цифры?

Шатова сунула бумажку под нос повару, который, машинально протянув руку к ящику комода, достал ОЧКИ в старомодной широкой оправе и, нацепив их, стал разглядывать записку.

И тут Юлия поднялась и спросила тихим, но хлестким голосом:

– В этих же очках искали телефон убитого Бултыхова? Плащ с платком, конечно, взяли у Иды. И вдову не пожалели. Наверное, с отвращением заставляли себя думать, что это всего лишь поварская работа с мясом. А Сашка? Кто он вам?

Повар медленно опустил записку и, сняв очки, посмотрел ненавидящим полубезумным взглядом на Шатову:

– А никто! Наркоман, нелюдь. Он моего сына погубил. Сначала его изуродовала эта мразь – Федотов. А потом «укурок» подсадил Дениса на траву. В сочетании с опиатами она дает, как вы поняли, страшный эффект.

При неуловимом движении Самохина Люша прыгнула к двери, но тот успел дернуть сыщицу за руку с такой силой, что она брякнулась на стул.

– Это бессмысленно. Я закричу, – прошептала Шатова, потому что голос предательски отказался ей служить.

– И что? Прибегут ненормальные фанатички? С ними разговор будет еще короче, чем с вами, ласточка моя. Я-то думал, у нас что-то вроде романчика приключится, а вы, оказывается, свой роман сочинили. С несчастливым финалом, детка. Жаль…

Самохин, резко наклонившись, схватил ее за шею: от его усов сладко пахло ванилью. «Вот так пахнет смерть?..» – успела удивиться Люша.

Только Сергей Георгиевич Быстров вырулил на проселок, ведущий к отелю «Под ивой», как мимо него промчалась, едва не задев, старая громыхающая «Лада».

«Совсем дед угробить свою колымагу решил», – подивился полковник краснорожему мужику с белыми усами, который сидел за рулем.

Удостоверившись у парня в придорожном автосервисе, что едет правильно, Быстров прибавил газу.

«Дед мчался из отеля – больше тут ехать неоткуда!» – холодея, понял Сергей, затормозив у ворот. Он выскочил из машины и побежал к дому, крича что есть силы:

– Юля!!

В ответ – тишина, лишь отдаленный щебет птиц, шум поднявшегося вдруг ветра, несущего на отель непогоду. Предчувствия, особенно гадкие, никогда не обманывали следователя. Лицо его покрыла ледяная испарина. Обежав первый этаж, потом второй, он выскочил из дома и припустил к черному ходу. Влетев на кухню, благоухавшую запахами свежеприготовленного десерта, Сергей прикоснулся к кастрюле, стоящей на плите, – посудина оказалась горячей, значит, кашеварили совсем недавно. Тут Быстров заметил возле табурета маленький листок. На нем номер мобильного телефона с расплывшимися последними цифрами и подпись – Владимир. «Ее почерк!» – узнал руку Шатовой следователь. Кухня, брошенный листок, табуретка, выдвинутая чуть ли не на середину. ПОВАР!

«Усатый мужчина в “Жигулях”. Самохин, ну конечно!»

Юлия подробно описала в электронном письме внешность всех находящихся в «Под ивой», а Сергей Георгиевич собирал на них данные. К сожалению, наличие внебрачных детей в эти сведения, взятые из официальных источников, не входило.

Вдруг над самой головой Быстрова раздались глухие удары. Выскочив из кухни, Сергей помчался по лестнице, распахнул дверь в номер, из которого раздавался стук, и увидел ногу. Женскую. В грубой сандалии и пестром носке. Нога пробила дыру в двери ванной комнаты и теперь пугающе торчала из нее, отстукивая пяткой по полу что-то агрессивно-ритмичное. Впрочем, к звукам этой «азбуки Морзе» примешивалось сдавленное рычание.

– Юля! Ты здесь?! Это я – Сергей! – крикнул Быстров, и голоса на секунду стихли. Но вскоре стоны и рыки, принадлежавшие явно двум женщинам, стали отчаянными и беспрерывными. – Сейчас! Сейчас я освобожу вас! Без паники – уже все в порядке, тут Следственный комитет, – подбадривал полковник то ли пленниц, то ли себя самого, пытаясь выломать дверь. – Черт! Да вас заколотили! Нужно взять хоть что-то на кухне, чтобы выдрать гвоздь. Елки… да их два.

Огроменные гвозди были вбиты снизу и сверху двери.

Кое-как расшатав и выдрав их при помощи поварских щипцов, Сергей приказал женщине, продырявившей дверь, попытаться втянуть ногу. Но нет, конечность не слушалась.

– Вы сможете двигаться за ногой или вы привязаны? – поинтересовался следователь.

Категоричное «Га-га-га», видимо, означало «Да-да-да», и Быстров осторожно начал тащить дверь на себя. Вместе с нею в комнату въехала пунцовая стриженая тетка, рот которой был завязан полотенцем, а руки стянуты за спиной поясом от халата. Освободив рот Нины от полотенца (первой пленницей оказалась Столбова), Быстров подвергся такому мощному словесному обстрелу, что невольно ретировался на безопасное расстояние. Поток сменился отдельными репликами:

– Стерва Жозька испугалась и не дала ему сзади графином. Тварь повар, кажется, убил эту любопытную девчонку. Он всех тут прикончит, как есть!

Быстров доломал дверь, вызволив ногу Столбовой, и бросился к полуобморочной Жозефине, связанной простыней и лежавшей на полу, подпирая головой биде. После освобождения она не могла сказать ни слова, лишь хватала ртом воздух и терла руки и шею.

– Где Юля? Что он сделал с ней? – бросился Сергей к активной Нине. Но та уже лежала поперек кровати, беззвучно плакала и выстукивала дробь зубами. – Соберитесь, расскажите коротко, что произошло! – взмолился Быстров.

И Столбова выпалила:

– Юля ваша пошла на кухню, а он вскоре вышел оттуда, Феликс этот, фашист, с жуткой такой ухмылкой, нож упер мне в живот. Заставил нас сюда подняться, начал меня связывать, я-то не молчала, как эта корова Жозька. Она сидела и выла. Дура, как есть! – Женщина сильно закашлялась и больше не могла сказать ни слова.