В Курселе, между Суассоном и Витри, он укрылся от непогоды в крытой галерее церкви и наконец-то именно здесь впервые увидел тяжелую карету, катившую по улице в окружении промокшего до нитки эскорта всадников сопровождения и кавалерии.

Наступил долгожданный момент. Дернув за уздечку, он поскакал вперед, нагнулся у кареты, удивив сидевших в ней, но главный конюший Оденард был начеку. Натянув повод, он поднялся на стременах и прокричал: «Император!»

Карета остановилась, и Наполеон, с которого, как с гуся, стекала вода, выпрыгнул из седла, распахнул дверцу кареты, влез внутрь ее и чмокнул в щеку удивленную и уставшую с дороги девушку, скромно сидевшую рядом со своей новой золовкой.

Каролина, которая лучше знала своего непредсказуемого брата, тут же представила его утратившей дар речи Марии Луизе.

Поменяли лошадей, и они крупной рысью опять покатили карету, проносясь мимо городков, где группы по встрече стояли, согнувшись под непрекращающимся дождем, мимо промокших украшений и мэров с раскрытыми ртами, все еще сжимавших в руках промокшие листки с речами. Карета катила не останавливаясь до девяти часов вечера, когда добрались до Компьена, где королевская свита разошлась по приготовленным апартаментам.

Над городом прогремел салют — канонада пушечных выстрелов, и напуганные слуги нервно разбежались во все стороны. Наполеон большими шагами прошел во дворец, отрывисто распорядился об ужине и о том, чтобы не произносили речей.

Ужин оказался очень утомительным для уставшей и промокшей компании.

Никто их там не ждал, и с их неожиданным приездом дворец наполнился шумом и гамом. Среди других там находилась Каролина, которая держала себя примерно, потому что добилась большого личного торжества как женщина, замыслившая устранить ненавистную Богарне на большую часть оставшегося десятилетия.

Там же был и ее муж Мюрат, сменивший свою промокшую униформу на более удобную и сухую одежду. За столом сидел и кардинал Феш, «дядя» Феш, который возвышением своим, как и другие присутствующие, обязан был энергии своего неутомимого племянника. Это был тот самый дядя, который более пяти лет назад услужливо добавил благословение церкви к предыдущему браку императора и, образно говоря, то был знаменательный момент для дяди Феша. Повернувшись к нему незадолго до окончания ужина, Наполеон неожиданно задал смутивший того вопрос: «Разве неправда, что мы обручены законно?»

«Да, разумеется, — ответил вздрогнувший кардинал. — Согласно гражданскому праву, вы обручены, сир!»

Ответ удовлетворил Наполеона, хотя он оказался недостаточным для других, включая австрийского посланника. Наполеон отрывисто пожелал собравшимся доброй ночи и увел онемевшую невесту в ее покои. Он оставался там всю ночь, а утром завтракал возле ее кровати.

«Мой друг, — сказал он, по сообщениям, своему близкому человеку, когда возвратился на свою половину, — женись на немке! Они лучшие из всех женщин, приятные, ласковые, свежие и невинные, как розы!»

Глава 18

«Смеялась она или плакала?»

Вскоре после того, как Мария Луиза обосновалась в Тюильри, Наполеон разрешил ей дать частное интервью Меттерниху, тоже гражданину Австрии.

Этот поступок удивил двор, потому что Наполеон установил строжайшие правила общения своей жены с мужчинами. Надзор за ней установили такой строгий, что ни один мужчина не мог приблизиться к ней. Видная дама из ее окружения пригласила мастера, чтобы тот объяснил, как пользоваться сложным предметом мебели, и за это была отчитана, как непослушная школьница.

Однако ему очень хотелось, чтобы австрийский дипломат Меттерних хорошо отозвался о настроении императрицы в разговоре с ее отцом по возвращении в Вену, и, более того, он был уверен, что в его отсутствие она выскажется о нем только положительно.

«Ну, — спросил он австрийца, когда после интервью они остались одни, — много ли императрица наговорила обо мне плохого? Смеялась она или плакала?»

Ему, конечно, было известно, что она не делала ни того ни другого. Девушка, которая могла шевелить ушами, не проявляла при посторонних своих эмоций. Несмотря на это, более правдоподобной реакцией был бы смех, потому что не существует ни малейшего сомнения в том, что невеста из Габсбургов вскоре примирилась со своим положением и чувствовала себя гораздо более счастливой, чем когда-либо могла предполагать.

Ей не только ужасно понравилась расточительность супруга — она убедилась в этом за несколько недель до того, как села в карету в Курселе, — она поняла к тому времени, что в прошлом Наполеона сильно опорочили в ее глазах. Мария Луиза обнаружила, что приятно удивлена его спокойным дружелюбием, его веселой и немедленной реакцией на каждую ее просьбу и на его продуманные поступки, как, например, устройство любимой маленькой собачки императрицы в ее покоях еще до их приезда в Париж. Но превыше всего ее взбудоражила его чуткость как любовника.

Мария Луиза, несомненно, мало что знала об искусстве ухаживания, когда добралась до Компьена после изнурительной поездки под дождем. Но она уже стала не такой невеждой, когда через несколько дней покинула дворец и отправилась в столицу.

Ее отец и гувернантки ограждали ее от всяких сведений о сексе все время ее пребывания в Вене, но выдали замуж за мужчину, в совершенстве познавшего искусство любви, который мог быть столь же нежным и обходительным с юной девушкой, сколь суровым и требовательным с настырным дипломатом. Наполеон был человеком, который практически мгновенно мог затронуть любые эмоциональные струны женщины и добиться гармонии аккордов, которые он не в состоянии был вызвать на мрачных лицах государственных деятелей и закаленных в боях генералов.

Немногие мужчины могли похвастаться таким большим опытом общения с женщинами, и теперь, когда ему перевалило за сорок, он не допускал ошибок и не требовал пыла от своей партнерши. То, что он хотел получить от нее и в чем отчаянно нуждался, — это нежность, обходительность и прекращение сцен ревности и упреков.

В Марии Луизе он нашел как раз то, что искал.

В восемнадцать лет она была здоровой, вполне созревшей женщиной. Прося одного из своих знакомых по походам дать ее физическое описание незадолго до того, как ему предстояло встретиться с ней, Наполеон слегка подтолкнул воина локтем и спросил: «У нее достаточно этого и того?» Точно неизвестно, что его посланец, генерал Лежон, ответил на столь панибратский вопрос, но, вероятно, тот успокоил его на сей счет. У Марии Луизы действительно было «много того и этого», и говорят, что она обладала прекрасным бюстом и приятной, хотя и не замечательной фигурой. К тому же у нее были густые светлые волосы, свежий (некоторые заявляют «багровый») цвет лица, слегка подпорченного крохотной оспинкой, маленькие руки и ноги хорошей формы и