Годы спустя Наполеон назовет свою австрийскую свадьбу «пропастью, покрытой цветами». Пока что элегантные ножки Марии Луизы ходили только по цветам, усыпавшим твердую почву. Она не могла знать, что рядом может разверзнуться бездна, и, похоже, не знал этого и ее отец, отлично поладивший со своим зятем в Дрездене. И даже мачеха Марии Луизы, чья ненависть к Наполеону нисколько не ослабела, оказалась достаточно проницательной, чтобы прикинуться любезной. У нее не было причин поступать иначе. Во время визита она очистила гардероб своей падчерицы, облачаясь в наряды, приобретенные человеком, к которому она испытывала отвращение.

Если Наполеон и знал о ее набеге на гардероб императрицы, это не вызвало в нем раздражения. Наоборот, он поторопился увеличить ее добычу щедрой раздачей коробок с одеждой, шалями, золотыми часами, платьями, шляпами и тюрбанами стоимостью в сотни тысяч франков. В качестве вознаграждения за такую щедрость ему ответили через год предательством и активным подталкиванием его жены к прелюбодеянию через два года.

24 июня французская армия перешла границу и начала непрерывное вторжение в Россию. Она настолько затерялась там, что быстрым курьерам требовалось двадцать восемь дней, чтобы доставить депеши из Парижа в императорский шатер. Больших сражений было немного, так как армии царя постоянно ускользали от контактов с наступающим врагом, создавая прецедент, который так же трагически окончится и для жалкого имитатора Наполеона Адольфа Гитлера спустя сто тридцать два года.

Мария Луиза, посвежевшая после отдыха в Праге, возвратилась в Париж 8 июля и сразу же возобновила свои приятные занятия музыкой, живописью и ткачеством гобеленов. Никто не отнесся с должной серьезностью к ее государственным назначениям, а о странном заговоре с целью распространения фальшивых известий о том, что ее супруг якобы убит в сражении, и об объявлении их брака недействительным, а ее сына незаконнорожденным, она даже не узнала, пока этот заговор не раскрыли и пока страшно напуганная администрация не арестовала заговорщиков.

В то лето голова Марии Луизы была забита многими вещами. Она оказалась настолько занятой, что очень мало времени проводила со своим ребенком, и проявила немного материнского интереса только тогда, когда услышала, что гувернантка короля Рима, любимая им «мама Киу», нарисовала очень похожую на ребенка миниатюру и отослала ее отцу.

Эта картинка, изображавшая ребенка верхом на ягненке, привела отца в восхищение. Он развернул ее на привале перед горящим Смоленском. Наполеон уже высоко ценил «маму Киу» как гувернантку, и такое внимание с ее стороны сильно подняло его уважение к ней. «Рад воспользоваться этой возможностью, чтобы выразить мое глубокое удовлетворение всей вашей заботой о нем», — писал Наполеон, выразив признательность за такой приятный подарок.

Мария Луиза, узнавшая через некоторое время об отправке миниатюры, решила, что, может быть, и ей тоже пришло время проявить некоторую заботу о малыше. С того времени, когда она вышла замуж за самого знаменитого мужчину на земле, несколько расширился ее кругозор, и это стало очевидным, когда она заказала Жерару, одному из своих известных наставников по живописи, портрет мальчика в полный рост. Жерар, должно быть, выполнил заказ очень быстро, потому что второй портрет прибыл к Наполеону в его лагерь накануне битвы под Бородином, самого кровавого и самого дорогостоящего по числу жертв сражения Наполеона на ту пору.

Войска приблизились к Москве после долгого и изматывающего перехода, и главнокомандующий решил использовать портрет своего наследника в качестве стимула для повышения морально-психологического состояния солдат. Он распорядился поэтому, чтобы портрет выставили на стуле перед шатром его ставки, где он привлек значительный интерес людей, тысячи из которых сложат свои кости на этой земле уже на следующий день.

Судьба иронически распорядилась этими двумя портретами. Миниатюра, присланная гувернанткой, осталась у Наполеона на всю его оставшуюся жизнь, и взгляд императора был прикован к дорогим чертам, когда он умирал девятью годами позже на острове Святой Елены. Более крупный и более громоздкий портрет кисти Жерара при великом отступлении, возможно, в качестве добычи попал в руки какого-нибудь казачьего атамана. Однако Жерар предугадал, что такое может случиться, и сделал копию. Этот холст Наполеон завещал гувернантке, которою он так восхищался.

Великая армия без сопротивления вступила в покинутую Москву 15 сентября. В городе находилось небольшое количество отставших от своих полков солдат и сотни поджигателей.

К 18 сентября четыре пятых Москвы превратились в тлеющие головешки, а в середине октября французские батальоны уже поспешно отступали, торопясь на запад в тщетной попытке найти пристанище на зиму, прежде чем русские холода накроют их.

Пик триумфов французских войск начал уже спадать. Фактически падение это продолжалось уже несколько месяцев, хотя мало кто замечал эту тенденцию.

Рота за ротой, эскадрон за эскадроном, перед которыми шестнадцать лет трепетала Европа, распадались в ослепляющих снегопадах вдоль дороги на Смоленск, Вильно и Оршу. Банды вездесущих казаков гнали измученные колонны днем и ночью, но их наскоки походили лишь на раздражительные укусы в сравнении с опустошающим напором северного ветра и идущих по пятам морозов.

Пушки и обозы пришлось бросить, умирающие от голода люди заживо сгорали в отчаянных попытках согреться кострами. Отставшие солдаты сотнями валились в снег после того, как безуспешно прочесывали дома по обеим сторонам дороги в поисках нескольких замерзших картофелин или глотка спиртного.

На переправе через Березину пришлось бросить шестьдесят тысяч солдат и лишь один маршал Ней с несколькими сотнями закаленных бойцов символически сохранил Великую армию от позорного уничтожения.

В конце ноября к полузамерзшим штабным офицерам пришли депеши о заговоре Малета с целью захвата власти. Этот безумный и едва не удавшийся переворот убедил Наполеона в том, что его единственный шанс на спасение заключается в скорейшем возвращении в Париж.

Он передал «командование» скулившему Мюрату и из Сморгони на санях в сопровождении двух спутников отправился в поездку без воинского сопровождения через поля, кишевшие казаками, партизанами и разбойниками.

Удача не подвела его. К 10 декабря он добрался до Варшавы, где поляки все еще терпеливо дожидались восстановления своего королевства, а националисты с надеждой продолжали твердить об одержимом увлечении Наполеона польской графиней, которую тоже звали Марией.

Оставалось мало шансов на надежду, несмотря на продуманный оптимизм Наполеона. Он путешествовал инкогнито под именем мсье Рейниваля, и по прибытии в польскую столицу он ждал, притопывая, чтобы согреть окоченевшие от холода ноги, возле гостиницы «Англетер», в то время как его посыльный Коланкур отправился в посольство за помощью. «Чем больше я суечусь, тем становлюсь лучше», — заявил он удивленному аббату де Праду, с трудом поверившему своим глазам, когда его попросили подойти