Флоренс едва удержалась от улыбки.

– И я подумал, – продолжил лорд Найтингейл; он выпрямил спину и чуть вытянул шею, бледную и тонкую, как у цыпленка, – что вот он, достойный вариант сделать на излете жизни что-то хорошее. Да, я не дам вам всего того, что дал бы человек моложе, и, возможно… Вы что, плачете, милая? – Он наклонился ближе, когда понял, что Флоренс всхлипнула. – Я напугал вас или неприятен?

– Нет. – Флоренс замотала головой. – Нет, лорд Герберт, вовсе наоборот…

Он посмотрел на часы.

– У нас не так много времени, мисс Голдфинч, вытрите слезы и выслушайте. То, что я предлагаю вам, иной счел бы за благотворительность, но вам стоит понимать, на что вы соглашаетесь. Пять, десять, пятнадцать лет своей юной жизни вы будете женой старика. Я не стану требовать от вас исполнения некоторых брачных обязанностей, потому что не в моем возрасте думать об этом, но вам придется вести мой дом. Быть моим утешением. Сопровождать меня в путешествиях, которые порой трудны для меня. Изучить рекомендации моих врачей и следить за их исполнением. Знаете, это больше похоже на обязанности компаньонки, чем молодой жены. – Он рассмеялся. – И иногда – быть одной.

– Это не кажется мне сложным, милорд, – ответила Флоренс.

– Быть одной?

– Нет, ухаживать за вами и вести дом. Я помогаю в обители Святой Магдалены и знаю…

– Достаточно. – Он сделал ей знак замолчать. – Поверю на слово. Но еще вам придется быть доброй женой в глазах мира. То есть, даже если вы вдруг влюбитесь в кого-то молодого и сильного, а я не отрицаю такого исхода, мисс Голдфинч, потому что достаточно хорошо знаю юношеские порывы… Если вдруг вы решите сбежать или изменить мне, я не прощу этого. Что, о таком вы тоже не думали? И о том, чтобы найти хорошенького юношу и сбежать с ним в Грин-Лоу, где вас тайно обвенчают?

Флоренс снова покачала головой. Нет, у нее и в мыслях такого не было никогда!

– Вы слишком хорошая девочка, Флоренс Голдфинч, – сказал лорд Найтингейл с видимым – и странным – сожалением. – Настолько хорошая, что должно же в вас быть что-то… не то. В чем подвох?

Флоренс пожала плечами, но вдруг нашлась с ответом:

– В том, что моя матушка сбежала с художником? И потеряла рассудок?

– Вышла замуж за талантливого мастера, – поправил ее лорд Найтингейл. – Как честная женщина. И, насколько я знаю, жила скромной жизнью, пока в вашей семье не случилась беда. Я знаю, чья вы дочь, Флоренс Голдфинч, и поверьте, это никак не мешает мне видеть в вас достойную невесту. И если вас не пугает то, что я вам сказал, то зовите дядю. Будем заключать самую главную сделку в вашей маленькой жизни.

К вечеру похолодало, и, чтобы выйти в сад, Флоренс набросила плащ.

Еще не стемнело, но в окне кабинета дяди зажгли свет: они все еще сидели с лордом Найтингейлом, говоря уже о чем-то другом. Флоренс добралась до беседки, места их встреч с Бенджамином, и только здесь, рядом с кузеном, ее наконец настигли рыдания.

Бенджамин выдержал их спокойно, с почти философской стойкостью, лишь в какой-то момент подал Флоренс платок.

– От соли лицо покраснеет, – сказал он, пока она, всхлипывая, вытирала щеки и подбородок, и спросил тревожно: – Он не понравился тебе настолько?

Флоренс покачала головой.

– Нет, он… как добрый дедушка, – ответила она. – И ему нужна не жена, а компаньонка. Он так и сказал.

– Что же, – задумчиво произнес Бенджамин. – Это честно.

– И грустно! – И Флоренс выложила ему все, что говорил лорд Найтингейл. От одной только мысли, что этот добрый старик однажды умрет и ей придется устраивать его похороны, она снова начинала плакать.

– Такова жизнь, дорогая кузина. – Бенджи ласково похлопал ее по плечу, как если бы она была одним из его друзей. – Но мне будет очень не хватать тебя, когда ты уедешь.

От этого Флоренс снова расплакалась.

Когда она успокоилась, они побродили по саду, болтая о ерунде. Потом стемнело, за оградой на аллее зажглись фонари, и стало еще холоднее. Легкие туфельки Флоренс не спасали от промозглой сырости, и пришлось пойти в дом.

Когда они поднимались по ступенькам, прямо у ворот Силберов остановилась карета: в сумерках было видно герб, украшающий ее дверь, и то, как бликует лакированное дерево. Бенджамин присвистнул:

– Дорогая игрушка! Не за твоим ли женихом приехали?

Из кареты вышел мужчина. Он был строен, в ладно сшитом сюртуке и высоком цилиндре, а двигался самодовольно, с грацией юного лорда. Словно все в этом мире ему позволено: и разъезжать на роскошных каретах, и легко открывать калитки в чужие сады, и ухмыляться при виде тех, кто ему встретился.

Незнакомец приблизился к лестнице и застыл, рассматривая Флоренс и Бенджамина в свете двух ярких фонарей.

– Это же дом Оливера Силбера? – спросил он, приподнимая цилиндр.

Волосы у него были светлые, остриженные коротко, а лицо вытянутое, с четкими, крупными и приятными чертами.

Флоренс кивнула.

– Да, лорд Силбер – мой отец, – сказал Бенджамин, выступая вперед, словно поздний гость представлял для Флоренс какую-то опасность.

– Прекрасно. – Тонкие губы растянулись в улыбке. – Я мистер Джон Феджин. Мой господин, лорд Герберт Найтингейл, просил меня приехать к семи часам, чтобы забрать его домой.

– Лорд Найтингейл с отцом сейчас беседуют, – ответил Бенджамин. – Я могу предложить вам подождать на кухне.

Мистер Феджин усмехнулся:

– Буду благодарен, лорд Силбер-младший. – Он слегка поклонился.

И посмотрел на Флоренс так, что ей стало не по себе.

– Кто этот человек? – спросила она у Бенджамина уже в коридоре, ведущем в комнаты.

– Ты задаешь много вопросов, милая кузина, – отозвался Бенджамин ворчливо. – На этот, увы, у меня ответа нет. Я же не знаю каждого лакея в Августе.

Флоренс посмотрела на него исподлобья: Бенджамин, казалось, слышал все сплетни в городе и хранил их, чтобы знать всё обо всех.

– Ладно, – с нарочито горьким вздохом сказал он. – Я слышал, что он личный помощник Найтингейла и его воспитанник, и… ох, милая, ходят слухи, что он его сын. Не в законном браке рожденный, понятное дело, и не признанный. Но это слухи, а они, сама знаешь, бывает, и врут.

Глава 2

Сентябрь начался с холодов и мороси, с темного неба и пронизывающих ветров, но к середине месяца погода успокоилась. Да, небо иногда хмурилось, и по утрам на улицах собирался неприятный, холодный, липкий туман. Он таял после рассвета, исчезал к полудню, а к вечеру воздух прогревался и порой становился не по-осеннему жарким.

В саду рядом с домом Силберов цвели хризантемы, астры и пышные поздние розы – бело-розовые, оранжевые и красные. Деревья пожелтели, но листья пока держались на ветках, а дикий виноград, ползущий вверх по беседке, медленно становился почти багровым. Бенджамин, который все еще приходил сюда по вечерам, до заката, теперь брал с собой плед.

День рождения Флоренс прошел скромно: на нем была только семья, ее жених со своим компаньоном и отец Сэмюэль, который заглянул ненадолго и, конечно, воздержался от вина.

Помолвочное кольцо на пальце все еще казалось чужим. Флоренс снимала его на ночь, боясь случайно погнуть тонкие переплетения серебряных нитей или, того хуже, пораниться во сне о лепестки крошечных фиалок, а утром забывала надеть. За завтраком леди Кессиди иногда останавливала цепкий взгляд на руке Флоренс и хмурилась.

– Такие вещи, моя дорогая, носят постоянно, – сказала она как-то, когда они сидели в гостиной, занятые обычными женскими делами: Флоренс читала «Наставление будущим новобрачным», а леди Кессиди втирала в ногти ароматизированный воск, который должен был укрепить их и заставить блестеть.

– Я боюсь потерять кольцо. – Флоренс посмотрела на свою руку.

Сейчас кольца на ней не было. Оно лежало в комнате, в фарфоровой шкатулке вместе с другими украшениями Флоренс, немногочисленными, но любимыми.

– Это было бы дурной приметой. – Леди Кессиди кивнула. – Но от судьбы не убежать, а лорд Найтингейл расстроится, если зайдет к нам в гости и не увидит на твоем пальце того, что должно там быть. И потом, Флоренс, – леди Кессиди оторвалась от своего занятия и защелкнула жестяную крышку баночки с воском, – через несколько дней на твоем пальце будет уже другое кольцо. И вот его ты будешь носить денно и нощно, хочешь ты того или нет.

Флоренс поникла и посмотрела в окно.

Солнце сияло почти как в августе, но воздух уже менялся. Он становился прозрачнее, а небо – словно бы выше и немного бледнее.

По вечерам в городе пахло дымом – он долетал от костров, на которых сжигали первые опавшие