тех, кого не могла назвать подругами. Это были приятельницы, соседки по дортуару, милые, славные, но чужие для нее девушки. Кусок яблочного пирога на завтрак, освобождение от занятий и веселая песенка вечером – вот чем были ее дни рождения.

– Пожалуй, с семьей, – сказала она осторожно.

Лорд Найтингейл кивнул – ее ответ словно бы устроил его.

– А будете ли вы рады видеть меня в этот день? Как часть своей семьи, – спросил он.

Бенджамин закашлялся. Дядя Оливер вдруг выпрямил спину и посмотрел на Флоренс как наставник, ученик которого проваливает экзамен у уважаемого профессора.

– Если вы готовы стать частью моей семьи, – ответила Флоренс, чувствуя, как во рту пересыхает, – то почему бы и нет?

Лорд Найтингейл снова кивнул. Они оба знали, к чему все идет, и остальные за столом тоже. К чему такие вопросы? Или он пытается узнать то, что нельзя спросить прямо?

Флоренс нервно выдохнула и отвела взгляд.

Тарелку с жареной форелью сменил десерт – ягодное суфле со сливками, на столе появился чай.

– Нет, леди Кессиди, я верю, что ваша кухарка знает толк в десертах, – сказал лорд Найтингейл, посмеиваясь. – Но, боюсь, даже овсяный пудинг – это не то, что я в мои годы могу себе позволить.

– Ваши годы еще не… – попыталась возразить леди Кессиди с любезной улыбкой.

– Не стоит льстить мне, дорогая. – Лорд Найтингейл погрозил ей пальцем, как строгий дедушка. – Стариковское здоровье хрупко, как птичьи косточки, и я делаю все, чтобы сохранить ясный ум и те крохи энергии, что остались в этом дряхлом теле. Но не будем о грустном. За этим столом сидят по-настоящему прекрасные цветы, и я рад поднять чашку прекрасного чая за то, чтобы их цветение стало для нас надеждой!

После обеда Флоренс велели подождать в комнате рядом с лестницей, которая вела к дядюшкиному кабинету. Здесь было тихо, единственное маленькое окно выходило в тень за бузиновым кустом в дальнем уголке сада, и Флоренс просидела четверть часа, наблюдая, как качается маятник в старых настенных часах. Стрелки двигались медленно, делать было совершенно нечего, а мысли отчего-то вертелись не вокруг брачного договора, о котором предстояло говорить, а вокруг всякой ерунды.

Простила ли ее Дженни? Или нет, и стоит ждать холодности или – упаси святые! – нового удара? Будет ли Матильда скучать, когда Флоренс покинет этот дом? Как дела у Клары Милле? Можно ли будет после помолвки выезжать на прогулки с леди Кессиди и кузинами, или новый статус запрещал это?

Сидя на стуле напротив двери, как у кабинета директрисы после проступка, Флоренс нечаянно растрепала кончик ленты на рукаве.

Шелковые нити посыпались.

– Мисс Голдфинч. – Лакей появился на пороге, когда Флоренс пыталась как-то это исправить. – Вас ждут.

Флоренс медленно поднялась по ступеням и постучала в дверь.

Кресло, на которое указал дядя, стояло прямо напротив того, в котором сидел лорд Найтингейл. В кабинете пахло фенхелем, очень сильно, и это было так непривычно, что Флоренс заозиралась. На дядюшкином столе стояла одинокая фарфоровая чашка, от которой поднимался пар.

– Мой напиток, мисс Голдфинч, – сказал лорд Найтингейл, извиняясь. – Я должен пить это каждый день после еды, потому что так рекомендует мой врач. Ваш дядя любезно согласился оставить нас с вами наедине на четверть часа. Вы же не против?

Флоренс покачала головой и села в кресло. Дядя Оливер посмотрел на нее так пристально, словно ожидал каких-то слов или даже сопротивления, а потом кивнул и вышел из кабинета.

Лорд Найтингейл взял чашку – его узловатые пальцы подрагивали – и, осторожно сделав глоток, поморщился от запахов.

– О чем вы хотели поговорить, милорд? – напомнила о себе Флоренс.

Он ответил не сразу – какое-то время разглядывал содержимое чашки, будто там, на ее дне, в травяной пыли таилось послание. Наконец он вернул чашку на стол и, подтянув свою трость, чтобы положить на нее руки и податься вперед, начал:

– Насколько я знаю хорошеньких девиц, мисс Голдфинч, они склонны к романтическим фантазиям, а не к тому, чтобы легко соглашаться на брак со стариком. Поэтому я хотел поговорить с вами прежде, чем обсуждать с вашим дядей договор. Вы понимаете, на что подписываетесь?

Звучало это не укоризненно, скорее заботливо. Флоренс удивилась. Впервые кто-то, кроме Бенджамина или Розалин, прямо спросил у нее, чего она хочет.

– Не до конца, – призналась она.

– Вас принуждают к замужеству?

– Не совсем. – Флоренс замялась.

Взгляд лорда Найтингейла был проницательным и лучился добротой, не ласковой и льстивой, а какой-то другой, правильной, похожей на искренний интерес к ней, Флоренс Голдфинч. Поэтому она не стала врать.

– Этой весной пансион, в котором я должна была обучаться еще год, закрылся. Я хотела бы пойти по другому пути, стать гувернанткой в хорошей семье…

На этой фразе губы лорда Найтингейла исказились в усмешке.

– Или остаться учительницей в пансионе, но, как видите, милорд, все пошло не так. Дядя предложил… нет, он поставил меня перед выбором! Либо я выхожу замуж, либо ухожу в обитель Святой Магдалены!

– И замужество кажется вам более приятным выбором?

– Без сомнения, милорд. Я люблю помогать людям, но мне не хочется провести всю свою жизнь… – Флоренс замолчала, подбирая слова, – взаперти.

Особенно после того, как увидела, насколько яркой эта жизнь может быть. Флоренс почувствовала ком в горле: она испугалась вдруг, что лорд Найтингейл сочтет ее неблагодарной, вздорной, злой… Но, кажется, этого не произошло.

– Понимаю. – Он задумчиво постучал пальцами по инкрустированной эмалью рукояти своей трости. – Понимаю. У замужества за стариком есть одно преимущество перед уделом какой-нибудь Серой Сестры. Однажды наш брак естественным образом закончится. И вы обретете подобие свободы. Может быть, куда более близкое к настоящей свободе, чем любой иной исход для вас. Может быть, это случится раньше, чем мы оба надеемся. А может, и позже.

Флоренс посмотрела на лорда Найтингейла, приоткрыв рот. Она даже не могла сказать, что удивило ее больше: спокойствие, с которым Герберт Найтингейл говорил о собственной смерти, или то, что эта мысль никогда раньше не приходила ей в голову.

– В семнадцать лет, мисс Голдфинч, время кажется другим, – хрипло рассмеялся лорд Найтингейл. – Юность не умеет ждать и не мыслит в перспективе. Вам важен момент здесь и сейчас, потому что у каждого вашего момента еще есть блеск новизны. В мои годы все выглядит иначе. Я знаю, что, когда меня не станет, вы будете еще прекрасной молодой женщиной, способной не только прожить жизнь, но и дать ее новому человеку.

Он замолчал, разглядывая узор на обоях.

– Я не думала о таком исходе, милорд, – призналась Флоренс.

– Значит, вы глупее, чем стоило бы быть, – ответил он беззлобно.

Флоренс смутилась еще больше.

– Впрочем, чего ждать от ребенка, выросшего в пансионе, – проворчал лорд Найтингейл. – Вы не видели жизнь, как вы можете ее ценить? Вы знаете лишь прутья собственной клетки, как щегол, которого богатая семья купила для украшения гостиной. В том нет вашей вины. Моя жена…

Он снова замолчал, задумавшись или подбирая слова. Взгляд его стал печальнее, тусклее – казалось, лорд Найтингейл погрузился в прошлое, в глубину памяти, перестав внимательно разглядывать внешний мир.

А Флоренс думала о щеглах: это сравнение, словно выуженное из ее собственных мыслей, в чужих устах звучало почти печально.

– Моя жена была прекрасной женщиной, научившей меня милосердию и доброте, мисс Голдфинч. Но она, к сожалению, не подарила мне детей. Я одинок и с каждым годом все острее осознаю, как пуста жизнь, которую не с кем разделить. – Он говорил спокойно и прямо. – А я, мисс Голдфинч, больше всего боюсь превратиться в того злобного старика, который утратил сочувствие к людям и думает только о деньгах. Поэтому я думал взять в дом сироту и передать ему все, чем владею… но это сопряжено с некоторыми рисками. Сироты, мисс Голдфинч, не всегда бывают по-настоящему благодарными и честными в намерениях, они разбаловываются и начинают думать, что все должно доставаться им так же легко, как кусок яблочного пирога на завтрак. – Лорд Герберт покачал головой, словно его расстроило что-то в его же собственных мыслях. – А потом Оливер сказал, что ищет племяннице жениха. Достаточно взрослого, чтобы она не натворила бед. Достаточно богатого, чтобы он не думал о том, сыта ли она и не замерзает ли темными вечерами. Как по мне, так все то же можно получить и от юноши из хорошей семьи, но ваш дядя, Флоренс, уперт как осел во всем,