Тренер Мэтью настаивал, чтобы он поднялся для заполнения бланков, но я отказался. Я планировал подделать подпись Брюса, но, конечно, не собирался это афишировать.

– Не беспокойтесь, тренер. Первым делом я найду вас завтра утром, когда все заполню.

У него было такое выражение лица, словно он боялся потерять выигрышный лотерейный билет.

Брюса не было дома, когда я вошел и вслух поинтересовался, работает ли он.

В тот вечер я получил доставку еды: пиццу, десерт и бутылку молока. Записки не было, но Ронна отправила мне сообщение:

«Все хорошо? Не знаю, как там доставляют еду по квартирам».

Я отправил фотографию, на которой откусываю кусочек сырной пиццы. Вскоре мы созвонились по FaceTime, и на моем экране отразилось пять лиц. Я нашел фон, который не выдавал кошмарное состояние квартиры.

– Ты один?

Ронна всегда чувствовала неладное.

– Да. Что вы, ребята, ели на ужин?

Я заметил, как Ронна повернулась всем телом. Майк наклонился и положил руку ей на плечо. Ей не нравилось, что я был один.

Тедди ответила:

– У нас тоже пицца! Хочешь поужинать с нами?

– Конечно. Будет здорово.

Мильт поставил телефон на мое место за обеденным столом. Меня не было два дня, а казалось, что прошла вечность. Я впитывал шутки и разговоры, пока не услышал звяканье ключей в замке. Затем быстро попрощался и закрыл приложение. Мне не хотелось, чтобы они видели Брюса. Я мечтал снова оказаться в их доме. Мой желудок скрутило узлом, пока я ждал, чтобы узнать, в каком состоянии пришел Брюс. На нем была синяя униформа и именной значок с надписью «Кеннет». Он был уставшим, но не пьяным.

Брюс положил пакет на стол.

– Я принес нам замороженные обеды, если ты…

Он замолчал, увидев коробку с пиццей рядом со мной.

– Не притворяйся, что тебя волнует, ем я или нет. Ты никогда не делал этого раньше.

Я закрыл коробку с оставшимися кусочками и убрал ее в холодильник.

Брюс выругался себе под нос, его рука сжалась в кулак. Маленький мальчик внутри меня затрепетал. Зверь, которым я был теперь, зарычал на него. Мы не боимся. Не сегодня. Никогда больше.

Я схватил пакет с куском пирога и снова налил молока в стакан, а затем направился в свою комнату. Больше не хотелось оставаться в общем пространстве.

– Я работаю механиком. У них есть программа для бывших заключенных, и они от меня в восторге. Если хочешь, я могу попросить их взять и тебя тоже. Мы ведь теперь оба живем здесь, так что…

Он продолжал говорить, но я полностью проигнорировал его, закрыв ногой дверь своей спальни. Не собираюсь потакать ему. Я подошел к окну. Снаружи по-прежнему шумно, а окно напротив по-прежнему занавешено. Я высунул голову наружу. Толстый Засранец тоже здесь. Или, может быть, его потомок. Я переводил взгляд из одной стороны в другую, высматривая соседей, черт, да просто глядя на все подряд. А потом вдруг заметил, что веревочка, по которой мы с Пикси передавали друг другу банку из-под кофе, все еще прикреплена к гвоздю у моего окна. Она туго натянулась, и вскоре я понял причину. Банка болталась на конце, обернувшись вокруг перила пожарной лестницы. У меня появилась цель: нужно достать ее. Я попробовал применить грубую силу. Затем попробовал скрепить вместе несколько вешалок из проволоки, но ничего не вышло. До банки было трудно дотянуться, и даже если бы я отрезал нитку, вполне возможно, что банка так бы и не упала вниз. В конце концов я сделал крюк из проволоки и стал пытаться раскачать банку вокруг перила пожарной лестницы.

Когда веревка распуталась, раздался грохот. Я вздрогнул: это металл заскрежетал по кирпичному фасаду. Подождав немного, я начал дергать за веревку, как будто это была удочка и рыба клюнула на приманку.

Медленно, очень медленно я смог поднять ржавую банку. Осторожно, чтобы не порезаться, снял с нее синюю пластиковую крышку. Я думал, что найду какую-нибудь записку, оставшуюся с тех времен, когда мы с Пикси были детьми. Вместо этого я обнаружил гигантскую стопку аккуратно сложенных разлинованных листочков и стикеров с заметками.

Я начал с верха стопки, где, судя по дате, были самые старые записки. Она всегда писала дату снаружи – отличительная черта Пикси Рэй. Я пропустил их и открыл последнюю.

«Гейз,

Это случилось снова».

Ее почерк совершенно по-особенному откликнулся во мне. Ностальгия. Так хорошо, что бумаги не промокли. Значит, крышка на кофейной банке и правда не пропускала воду.

Что бы ни случилось, это все, что она написала. Такой была последняя записка, датированная почти восьмимесячной давностью.

Может быть, она пропала. Или они переехали. Я снова взглянул на окно. Пришлось начать с самого начала.

Первая записка была от того времени, когда я лежал в больнице.

«Гейз,

Ты должен жить. Ты обязан. Мне снятся кошмары, в которых я вижу разъяренное лицо твоего отца перед тем, как я прошла по перекладине. Боже, я знала, что когда-нибудь это произойдет. Он потерял связь с реальностью. Помнишь, мы видели, как он шел, спотыкаясь? И ты знал, что нужно подставить ему плечо, чтобы он мог опереться? Он выглядел так же в ту ночь, но к этому добавилась ненависть. Гнев переполнял его, и с того места, где была я, его невозможно было остановить. Каждый раз, когда я закрываю глаза, то вижу твои синие губы и широко раскрытые глаза.

Я надеюсь, ты простишь меня за то, что я сделала. Я должна была рассказать. Они должны были знать. Просто живи, ладно? И мы сможем во всем разобраться. Просто живи. Хорошо?

Люблю, ПР»

Я коснулся слов кончиками пальцев. Это была она. Пикси в конце концов перешла по перекладине. В ту первую ночь она пожалела о том, что раскрыла мой секрет.

Я пропустил месяц и вытащил еще одну записку.

«Я бы могла связаться с твоей приемной семьей. И я пыталась. Но ты несовершеннолетний, и поэтому мне не дают контакты. Я попросила офицера Сэма помочь мне, но он сказал, что я прошу слишком многого. Твой отец не внес залог, что хорошо. Мне придется давать показания против него, и это меня пугает. Я ненавижу Бика. И все же, если тебе интересно, он заявил, что это моя вина. Что мне не следовало совать нос не в свое дело. Ненавижу его, тогда я понимала, что по-другому нельзя, но, может быть, мне следовало солгать полиции о