Голова всё кружится, очень тяжело сидеть, а грудная клетка болит, словно кто-то ударил меня в рёбра. Я проваливаюсь в сон.

– Как вы тут? – хрипло спрашивает Фенн, и от неожиданности я подскакиваю на месте.

Фенн подкидывает дрова в костёр и дружелюбно поглядывает на меня. Оскар сидит с ним рядом, молчаливый и задумчивый.

– Ничего, нормально, – выговариваю я. – Что ты собираешься делать?

Фенн молчит, глядя в костёр, и немного погодя отвечает:

– Надо отвести её обратно.

– Нет, не надо. Ты же видел – её все бросили! Почему?

– Так просто не объяснишь… Ты прожила у нас недолго, вряд ли поймёшь.

Судя по голосу, Фенн и сам сомневается в справедливости своих слов.

– Как правило, люди не оставляют себе подобных умирать – и это я прекрасно понимаю.

Фенн молча подбрасывает дрова в огонь.

– Я не говорю, что они поступили правильно. – Фенн стискивает челюсти, и его подбородок кажется квадратным. В глазах юноши по-прежнему пылает пламя, быть может, лишь чуть слабее, чем раньше. – Ты всё равно не поймёшь. Для тебя наша жизнь как игра. Ты не стала одной из нас.

– Тогда зачем ты пришёл сюда? – Я больше не боюсь Фенна, растеряла весь страх. – Стоял бы себе с остальными и смотрел, как она тонет. – Он молчит, шевеля палкой костёр. – Озеро стало бы её могилой. Этого требует ваша вера?

Фенн поправляет неровно стоящее брёвнышко в огне и отвечает:

– Обель тебе не рассказывал, почему он ушёл от нас?

– Обель никому ни о чём не рассказывает, – честно отвечаю я.

– Он странный парень, – горько усмехается Фенн и опускается рядом со мной на одеяло, скрестив длинные ноги.

Он отпивает воды из фляжки и передаёт её мне. А потом начинает рассказывать, будто во сне или в трансе, и впервые я замечаю, как он похож на старшего брата. Та же медленная, размеренная речь. Осторожный, обдуманный выбор слов.

– Обель всегда всё делал правильно. И в то же время он всё делал не так. Он хорошо исполнял любую работу, был со всеми вежлив, честно трудился и внимательно слушал легенды у костра. Вот только… он задавал слишком много вопросов. Понимаешь? – Я киваю. – Ему всё было интересно, он спрашивал обо всём. Он ушёл, когда мне было четыре года, но я многое помню. Он читал наши истории и спорил со старейшинами о том, что в них на самом деле сказано. И всегда находил способ сбежать от скучной работы, чтобы порисовать. – Я воображаю серьёзного, любопытного мальчика с неизменным альбомом в руках. – Обель не думал ни о чём, кроме чернил и татуировок. Он выспрашивал о Сейнтстоуне, о метках, выискивал их значение и связанные с ними истории. Обель не раз пытался ускользнуть со всадниками в Ривертон или в Сейнтстоун. Глупый, бессмысленный риск. Отец всегда возвращал его в последний момент. Для меня он был просто старшим братом, но люди говорили всякое… не мог же я заткнуть себе уши? В день рождения с Обелем случилось то же самое, что сегодня с Галл. – Фенн устало потирает ладонью лоб. – Он вошёл в озеро так спокойно, уверенно… – Фенн пожимает плечами. – Отец с мамой его вытащили. Он пробыл под водой недолго – гораздо меньше, чем Галл. Родители говорили, что это был несчастный случай – Обель застрял, зацепился ногой за корягу… Ты знаешь историю нашего озера. Если кто-то не выплывает в день рождения, значит, грехи его слишком тяжелы. Этот человек проклят и должен быть предоставлен своей судьбе. Люди решили, что мать с отцом, ослеплённые любовью к сыну, предали всех, спасая одного. И тем самым проклятие пало на всех – на весь город. Родители старались скрыть это от Обеля, но он слышал, о чём шептались у него за спиной. И однажды он пошёл к старейшинам и сказал им, что не верит в обряд дня рождения.

Сквозь потрескивания сучьев в костре я слышу, как дышит Галл. В историю Фенна сложно не поверить – Обель так бы и поступил: всё обдумал бы и выложил соображения старейшинам.

– Обель тогда сказал, что описание обряда нельзя воспринимать и воспроизводить буквально, – с нескрываемой гордостью за брата произносит Фенн. – Обель доказывал, что это ритуал воспоминания и незачем проводить его каждый год, требуя искупления грехов. Представляешь, как старейшинам понравилось такое заявление? Память, воспоминания, почитание – для них это звучало как слова из мира отмеченных.

Я киваю. Действительно, почтительная память не то же самое, что искупление грехов. Фенн щурится в едких клубах дыма и разгоняет их рукой. Огонь здесь, в лесу, настоящий – даже более настоящий, чем в городе.

– Тот год выдался неурожайным. У нас никогда не было лишней еды, но в тот раз на фруктовые деревья напали жуки, а овощи сгнили. Воды было много, даже слишком, но почти ничего не выросло. И люди говорили, что всё из-за проклятия, которое навлёк на нас Обель в тот день, когда его вытащили из озера. – Фенн пожимает плечами, бросив на меня задумчивый взгляд. – Не знаю, может, они и были правы и на город пало проклятие. Но когда люди голодают, они ищут виноватого повсюду.

Он прав. Голод меняет людей, влияет на их разум и совесть. Это мне хорошо известно.

– Старейшины разговаривали с Обелем месяцами. Им вторили отец с матерью. Все уверяли, что он не прав, а слушать стоит только старейшин. И тогда Обель сказал, что развеет проклятие – снова пройдёт через обряд очищения. Надел как-то утром белую тунику с камнями, на берегу собралась толпа. Обель вошёл в воду, скрылся и вскоре вынырнул. Он провёл под водой не дольше нескольких секунд. Все обрадовались, закричали, но он даже не обернулся – переплыл на другой берег, где сегодня прятались вы с Оскаром, взял свои вещи, которые отнёс туда заранее, и больше мы его никогда не видели.

Фенн бросает в костёр сухие листья, они темнеют, сворачиваются и горят.

– Говорят, что с того дня, как Обель ушёл, земля стала давать урожай. Немного, но хоть что-то. И вернулась надежда. Люди поверили, что проклятие развеялось, потому что Обель повёл себя правильно, покорился. Все увидели в этом подтверждение старинной легенды о Белии и её проклятии. Обель искупил грехи и ушёл, исправив всё, что было сделано не так. – Фенн пожимает плечами. – А теперь всё начнётся снова.

Фенн заканчивает рассказ, и у нашего маленького костра воцаряется тишина. Я откашливаюсь.

– И с тех пор вы его не видели? – спрашиваю я.

Фенн качает головой и поднимает вверх фляжку с водой:

– Выпьем за Обеля! Который устроил нам весёлую жизнь и смылся. За Обеля! Он мог бы спасти нас, но решил не задерживаться.

Вот и ещё кусочек мозаики становится на место. Теперь понятно, откуда в младшем брате Обеля столько ярости, а ещё покорность и искренняя вера в религию. Он много лет старался ничем не напоминать Обеля, доказать, что не похож на брата. Хотел быть лучшим, безгрешным. Тяжёлая ноша. Забрав у него фляжку, я произношу другой тост: