– Ты и так ждала слишком долго, – пожимает плечами Сана. – Ты сама говорила, что Руфь начала рассказывать тебе об истреблении… Пришло время продолжить тот разговор. Пора тебе узнать, как мы стали такими, какие есть, и почему нам пришла пора сражаться.

И всё же я медлю. Разве можно вот так, никого не спросив…

– Открывай, Леора.

Заметив мои колебания, Сана сама откидывает крючок, и я поднимаю крышку. «Это всего лишь ящик», – утешаю я себя.

Да, всё так. Это всего лишь ящик. Полный всякой всячины. Вот очки с гнутой дужкой, вот маленькая деревянная кукла, крошечные кожаные туфельки, почти не ношенные. Под ними виднеется ткань. Одежда? Передник? Шаль? Не знаю. Сана приподнимает крышку так, чтобы я разглядела надпись на её внутренней стороне. Я вижу четыре имени.

– Мейбл, Джеймс, Эйприл и Ада Джонс, – читаю я вслух. – Что это значит?

Сана встаёт и снимает с полок ящик за ящиком. Прежде чем поставить их на стол, она откидывает крышки и читает вслух имена. Каждый ящичек полон всяких мелочей, которые обычно собирают на память: локоны детских волос, кулоны, рисунки на старой, истрёпанной бумаге. Попадаются столярные инструменты, иголки, зуб (собачий клык, скорее всего). Есть курительные трубки, игральные кости, пряжа, цветы из гербария и шапочка, наверное, сшитая на младенца. Из каждого ящичка будто бы вырывается облачко новых ароматов, дышать в зале становится всё тяжелее. Воздух пропитывается запахами насекомых, старой бумаги, страха, могил, сломанных костей, прикушенных губ и непролитых слёз. Теперь понятно, почему Сана с такой подспудной яростью предлагала мне открыть ящики.

– Здесь лишь малая часть памятных собраний тех, кого ваши отмеченные, по их собственному выражению, переселили.

Ответить на это я не решаюсь.

– Мне прекрасно известно, какую историю вам рассказывают о том времени в школе. Напирают на различия в традициях, уверяют, что жить порознь – лучший выход для всех. Вам говорят, что жителям Сейнтстоуна предложили добровольно уйти и переехать в старинный городок, давно облюбованный пустыми, – Фетерстоун. – Вынув из ящичка игральную карту, Сана разглядывает её и возвращает на место. – Так вам говорят. Красивая история. Не упоминают, правда, что никакого возмещения за оставленные земли никому не предложили, а детям пришлось довольствоваться неоконченным образованием. Конечно мы протестовали. Вот только лидеры протестов очень быстро бесследно исчезли. А потом настал день переселения.

Сана достаёт колоду карт и разворачивает её веером.

– А теперь послушай, что на самом деле произошло тогда, сто лет назад. Я расскажу тебе правду. Мы услышали её от тех самых переселенцев, мы видели их глаза, их лица, их шрамы. Руфь, последняя свидетельница той ночи, умерла, и мы обязаны заботиться о том, чтобы правда не забывалась.

Сана глубоко вздыхает и начинает рассказ.

– Толпа вышла на улицы до рассвета, скрывая лица и поступки в тёмно-сером сумраке. Они с оружием в руках выгоняли жителей из домов, разрешая взять с собой лишь то, что можно было унести в руках. Всех выгнали за город, в поле, где обычно паслись свиньи. – Она говорит размеренно, не сводя с меня пристального взгляда. – Там, в свином загоне, их держали неделями, понемногу давая еду и воду. Больным становилось хуже, но лечить их было некому. Болезни распространялись с ужасающей скоростью. Но наконец… наступил тот самый день переселения. Люди собрались у ворот, в отчаянии надеясь выбраться из этого ада. Ворота распахнулись и открыли дорогу убийцам. Убили почти всех. Зарезали. Как кур.

Сана роняет карты, и колода рассыпается по столу.

– Спаслись только те, кто быстро бегал и умело прятался. Выжившие возвращались на место бойни ночь за ночью, чтобы собрать хоть что-то на память о тех, кто так и остался там, в поле. И мы никогда не забудем, как они погибли. Их убили, потому что они мешали отмеченным чувствовать себя хозяевами жизни. Мы не смогли похоронить их тела, – хрипло говорит Сана. – Но у нас осталось хотя бы это – память.

Слушать её невыносимо. Какой отвратительный план и как тщательно он был выполнен! Кто же был тогда мэром… Бистон Карлайл! В школе мы слышали о нём только хорошее, его превозносили до небес. Но, как выясняется, в школе нам просто-напросто лгали. Я обхватываю голову руками и слышу, как постукивают белые камешки в кошеле у пояса. Разве можно искупить такой грех?!

Сана по очереди закрывает ящички и ставит их на полки.

– Почему вы раньше мне ничего не сказали? Почему промолчала Руфь? – шепчу я. – Если всё так и было, почему мне никто не рассказал об этом в тот же день, как я пришла в Фетерстоун?

– Если… если так и было?! – раскрасневшись от ярости, набрасывается на меня Сана. – Не смей даже мысленно сомневаться… здесь… в этой комнате! – Она снова указывает на полки. – Перед тобой свидетельства страшных злодеяний. Мы бежали от смерти и бежим до сих пор.

Мне хочется рассказать о комнате в нашем музее, где собраны другие доказательства – свидетельства жестокостей пустых: они отрезали жертвам руки, чтобы посмертные книги тех оставались незаконченными, поднимали мятежи, держали всех в страхе. Всё так и было… или нет? Прошлое гораздо сложнее, чем кажется. Но что бы я ни сказала, это прозвучит как попытка оправдаться, а как можно оправдать то, о чём я только что узнала? В этой комнате живёт целый пласт истории, о которой я ничего не знала, которую таили от нас, скрывали, замалчивали. Рассказа чудовищнее я не слышала никогда.

– Теперь ты понимаешь, почему мы должны сражаться? Мы в отчаянном положении. И мы не имеем права снова проиграть, – сурово заканчивает Сана.

– Но можно ведь обойтись без войны, – решаюсь я предложить. – Если бы в Сейнтстоуне только знали… я уверена…

Даже не закончив фразы, я понимаю, что говорю глупости. В Сейнтстоуне правда никому не нужна. Им подавай удобную, привычную ложь. Мы думали, что жертвами противостояния были отмеченные, а оказалось…

– Что бы ни случилось, Леора, тебе не спрятаться. Как ты думаешь, почему Минноу организовал убийство Лонгсайта именно теперь? В Сейнтстоуне все трясутся от страха и ненависти, за последние месяцы такие настроения только усилились, и Минноу потребовалась причина, спусковой крючок, чтобы повернуть события по своему вкусу. За долгие годы недоверие между пустыми и отмеченными достигло своего пика. Нас уничтожат, даже не вспомнив о жалости. У нас нет выбора – мы должны ударить первыми. – Сана впечатывает кулак правой руки в ладонь левой. – Я люблю свой город, друзей и родных. Понятно? Кроме них, в этом мире нет ничего хорошего. И я никому не позволю разрушить то, что мы создали.

Я не знаю, что тут ответить.

– Мы поговорим, всё обсудим, составим планы. Нам понадобится твоя помощь. Ты нужна нам – отмеченная, оставившая Сейнтстоун, чтобы сражаться на нашей стороне. Скажи мне, Леора, ты поднимешься вместе с Фетерстоуном на борьбу за справедливость?

Оглядывая в последний раз комнату, я чувствую, как от каждого ящичка на полках исходит безмолвный призыв, души погибших умоляют меня согласиться. И тогда я встаю и пожимаю протянутую руку Саны.