Но что же двадцать пятое? Что было в империи? О чем в конце концов узнали в далекой Одессе?

Киевская Центральная Рада не признала Ленина. Румчерод Одессы Ленина тоже не признал, но он не признавал и Раду. Одесская Городская Дума не признала Ленина, Раду и Румчерод. Совет вообще делал вид, что все это его не касается. В конце концов, Румчерод и украинцы объединились и создали Временное революционное бюро, куда привлекли и военных.

В городе создали еще одну дивизию гайдамаков — пластунскую. Приехал Ахтырский гусарский полк. Большевики политически разложили гайдамаков и гусар, заодно провели переговоры с приверженцами Рады. В итоге ситуация в городе вообще вышла за рамки всяческого понимания. Отец Риты, в сердцах скомкав газету, пробурчал: «Абсурд и парадокс…»

Румчерод и Дума выступила против радовцев и большевиков, а большевики заключили союз с гайдамаками. Киев заявил, что Одесса входит в состав Украинской Народной Республики, большевики на это согласились. При этом УНР на правах республики вошла в состав Федеративной Демократической Российской Республики, о чем с гордостью сообщил Третий Универсал.

Инженер Дмитриевский, прочитав очередную вечернюю газету (да-да, в городе было плоховато с продуктами и совсем плохо с деньгами, но газеты выходили почти регулярно), пожаловался дочери:

— Я уже ничего не понимаю, детка. Это какое-то безумие…. Отчего-то мне вспомнилось нынче, как матушка твоя всегда говорила, что политика есть удел людей без совести и чести… Она оказалась права… Но то что происходит сейчас, это… Ну вот посуди сама. Едва появился тот, Третий Универсал, в Питере словно очнулись Ленин и Совет Народных Комиссаров…

— Папа, но ты же всегда от этого был так далек…

— Что поделать, девочка… Приходится хотя бы пытаться разобраться, что происходит. Вот-с, сейчас я понимаю, что в столице-то не от гнева за Киев очнулись, а от жадности: под шумок УНР хапнула Херсонскую, Харьковскую, Екатеринославскую и север Таврической губерний. Да и Одесса наша тоже перешла под УНР. К тому же все партии, как есть, — а их у нас таки есть, как говорят мои нынешние коллеги, — все эти большевики, эсеры, Бунд, меньшевики… Они дружно возмутились, что их судьбы решают в каком-то Киеве, какие-то никому не известные люди. Они, видишь ли, пожелали народного плебисцита. Пожелали, но ничего предпринимать не стали…

Отец снял очки и стал рассказывать Рите, что же происходит и происходило недавно в их городе. Рита только удивлялась — как многое отец понимает и как просто и доходчиво может рассказать.

— Киев, детка, как уже не раз бывало, не заметил возмущения и продолжил наращивать военное присутствие. Флаг Украины поднялся на крейсере «Память Меркурия». Моряки остальных кораблей Андреевский флаг снимать отказались. А вот кадеты, артиллеристы, кавалеристы, технические части присягнули Киеву… Так же как и генералитет и офицеры штаба округа. Вдобавок в городе появились донские казаки… Они подумали было, да и тоже присягнули Центральной Раде.

Отец не стал рассказывать, что каждый день в городе совершаются нападения — «неустановленные лица» нападают на гайдамаков, пластунов, цейхгаузы… Гайдамаки решили разоружить красногвардейцев. Однако реквизировать оружие не стали, а предпочли заняться грабежами — дело-то подоходнее. В конце концов одесситы плюнули и решили оружие у рабочих не отнимать. Симон Петлюра — кто-то вроде военного министра Рады — объявил о трехнедельном отпуске для солдат, выходцев из Великороссии. Петлюра отлично понимал, что из отпуска эти солдаты не вернутся. Большевики почесали подбородок и ускоренно стали готовить восстание в Одессе.

Тридцатого ноября была совершена первая попытка переворота. На стороне большевиков выступили не только красногвардейцы: два запасных полка, запасной артдивизион, железнодорожный батальон, две прожекторные роты, два миноносца, два броненосца, крейсер «Алмаз». Четыре тысячи штыков и восемнадцать орудий.

По всему городу шли бои — от Ланжероновской до Большого Фонтана. Тем не менее большевикам хоть сколько-нибудь серьезные объекты захватить не удалось, даже гараж, где ждали ремонта почти пять десятков авто и где работал Ритин отец, оказался им не по зубам. Большевики отступили на завод «РОПИТ», где были вырыты окопы, а пару грузовиков обили броней и поставили на них пулеметы. Гайдамаки пытались штурмом взять завод, но тут им передали, что броненосцы «Синоп» и «Ростислав» откроют огонь. Тогда командир Красной Гвардии Чижиков и командир гайдамаков Поплавко договорились о прекращении огня, и все вернулись по домам: штаб Красной гвардии — на улицу Торговую, а Украинская Военная Рада — в Английский клуб в начале Пушкинской.

Но это же были только, так сказать, политические силы. То, о чем знал отец. Однако в городе было немало и сил, о которых он понятия не имел, — анархисты и резвые ребята с Молдаванки… Они «взяли на себя» тяжелую заботу и принялись грабить все, что еще могло быть ограблено. Первыми, конечно, пострадали знаменитые склады завода шампанских вин на Бугаевке и припортовые склады с коньяком. Кто бы сомневался…

Все существующие власти немедленно осудили большевиков. Страшно и сурово — но только морально. Никакого, правда, наказания, ни одного ареста, ни одного расстрела. Только лишили Красную гвардию зарплаты. Оказалось, что до середины декабря семнадцатого года Красная гвардия получала зарплату как милиционное подразделение. После этого сторонники УНР, Румчерод и Дума создали компромиссный орган — «Совет десяти», где, конечно, не было ни одного большевика — только эсеры, меньшевики, украинцы…

«Совет десяти», не будь дураком, первым делом провел реквизицию ценностей у буржуев на сумму в миллион золотых рублей. На нужды власти, конечно же…

* * *

Наступил Новый год. Первый для Риты Новый год без матушки. Но с отцом, который изо всех сил поддерживал небольшую семью. Да, без подарков, но каким-то волшебным образом ему удалось достать мандарины и даже несколько пирожных. На время рождественских праздников город утих… Постреливали, конечно, но почти за городом. И для привыкшего человека это была почти тишина.

Окраины кипели политическими страстями, грабежи сменялись реквизициями. А центр города купался в электрическом свете, на каждом углу все так же стояли городовые (ну или милиция — в зависимости от того, какая нынче в городе власть решила, что она главная), работали театры и кафешантаны, дамы в драгоценностях фланировали под руку с господами во фраках и с толстыми кошельками.

Конечно, и в эти новогодние дни было не совсем спокойно. Однако же некоторый намек на спокойную жизнь смогли ощутить даже жители босяцкого Сахалинчика.

Праздники закончились, господа большевики решили, что необходимо вернуть себе власть, и… стали готовиться ко второму восстанию. «Совет десяти» создал еще и «Совет шести». Советы, вторые, полуподпольные, состоящие из большевиков, начали наконец соединяться, хотя и со скрипом.

В бывшей империи царил хаос, созданный либералами, а в Украине еще и националистами. Ничего удивительного, что к январю восемнадцатого в Одессе воцарились голод, холод и безработица. Милиция практически разбежалась — нечем было платить бывшим студентам. Красная Гвардия охраняла только рабочие районы, ахтырские гусары, которым поручили патрулировать Центр, не просыхая, пили в казармах, военные за пределы частей не выходили, моряки контролировали только порт.