Ах, как же не похожа была эта осень на прошлую! Золотые листья, цветущие парки и скверы, мягкий солнечный свет сентября шестнадцатого вспоминался Рите временем сказочно спокойным и прекрасным. Нынешняя же, столь же яркая и столь же щедрая на тепло осень казалась девушке театральным представлением, дурным спектаклем — на сцене все красиво, а за кулисами льется кровь и падают замертво господа актеры, свою роль уже сыгравшие. В прошлом году была жива матушка…. Временами Рите мечталось поскорее с ней соединиться. Она все прислушивалась к себе — дал бы Бог, появилась бы предательская непроходящая слабость, удушье, тяжелый кашель…. И тогда бы весь этот обезумевший мир перестал бы ее пугать — она бы с наслаждением ловила последние солнечные лучи и с радостью бы ждала того мига, когда в дверях покажется маменькин сияющий силуэт.

К счастью, отец об этих мыслях Риты не догадывался. Хотя, возможно, сам он тоже мечтал о чем-то подобном. Ведь довольно часто после прекрасных воскресных прогулок он наливал себе рюмку коньяка, происхождение которого было неизвестно никому, и надолго замолкал, глядя куда-то мимо дочери.

* * *

Как бы то ни было, жизнь шла своим чередом. Новые друзья отца собирались в доме Дмитриевских все чаще. Рита, как полновластная хозяйка, накрывала на стол — благо в доме водились какие-то деньги. Все было невероятно дорого, но, однако же, было. И сливочное масло, ставшее дороже раз в семьсот (по словам отца), и даже икра, из-за близости порта появлявшаяся чаще, чем белый хлеб — который тоже подорожал в сотню раз, а то и больше.

— Дружище, — как-то заметил еще один новый приятель отца, огромный, как медведь, господин Дорофеев (правда, он требовал, чтобы его называли исключительно «товарищ»). — Цены-то к большевикам никакого отношения не имеют. За это надо благодарить либералов да их неумелое Временное правительство.

Ближе к ночи, когда гости разошлись, отец попытался объяснить Рите разницу между большевиками, эсерами, меньшевиками и прочими представителями разных течений в политике. Однако сам довольно быстро запутался, а уж дочь и подавно запутал.

— Папа, а господин Дорофеев — он кто?

— Вот, деточка, он как раз большевик. Однако сам о себе чаще говорит, что большевик секретный.

— А что это значит?

Отец пожал плечами.

— Да Бог его знает, дочь… Мне как-то недосуг разбираться во всех этих веяниях. Это матушка, будь она жива, смогла бы отличить одних от других…

Отец после воспоминаний о жене обычно замолкал.

— Папа, но, может быть, надо попросить того же господина Дорофеева или кого-нибудь из твоих друзей, чтобы он объяснил, что все-таки происходит с нами? Сидеть дома, бояться высунуть нос на улицу да при этом гадать, что произойдет вечером ли завтра, уже совершенно невыносимо. Быть может, вместе того чтобы искать работу, тебе следовало бы… ну, не знаю, распродать все до носильного платья да на вырученные деньги попытаться уехать из страны… Может быть, завтра войска порт разблокируют и мы сможем перебраться… Ну хоть через море?

— К туркам? — насмешливо спросил отец.

— Да хоть бы и к ним. Поди, не каннибалы, не съедят. А твои золотые руки и золотая голова понадобятся везде, где есть хоть один автомобиль…

— Может быть, солнышко. Возможно, об этом следовало бы подумать раньше… До матушкиной смерти… Или вообще до войны. Однако кто мог представить такие безобразия? Да и господина Анатру как-то грех было подводить…. К тому же работать на него было слишком интересно…

Рита тяжело вздохнула — в этом был весь отец. Сначала о своей работе, о том, как бы никого не подвести, а потом уж о семье… Это были слова матери, сказанные, как теперь представлялось Рите, в другую эпоху. Слова, которые она тогда не поняла, но запомнила, как запоминаются многие повторяющиеся слова.

Отец же продолжал:

— Но теперь, милая, это просто сотрясение воздуха — порт закрыт, судя по словам наших клиентов, смысла выезжать из города хоть в Киев, хоть в Харьков, хоть в Екатеринослав нет ни малейшего. Везде голодно, беглые солдаты сбиваются в банды. Как волки в стаи.

Слова отца о волках пришли на ум Рите на следующий день — почти в полдень она вышла в ближайшую булочную. Покупка ее была невелика и потому внимания обитателей Сахалинчика не привлекла. На обратном пути девушка заметила, как несколько подростков, словно голодные псы, преследуют тучного господина в теплом пальто (слишком теплом для сентября). Тот озирался и после каждого поворота головы старался двигаться еще быстрее. Чем дело закончилось, Рита не узнала, но голодные глаза мальчишек и перепуганная потная физиономия толстяка вспоминались ей почти до самого дома.

У самого подъезда их нового «огромного» двухэтажного дома, населенного будто муравейник, она увидела знакомую фигуру — мадемуазель Мари тоже, к несчастью, озиралась по сторонам.

— Ах, мадемуазель… — Рита готова была броситься к ней в объятия, хотя сама гувернантка некогда ей строго-настрого запрещала всевозможные объятия, всякого рода проявления «дамских слабостей».

— Девочка моя… — мадемуазель с удовольствием обняла Риту. Похоже, все ее запреты остались в прошлом. — Как ты выросла… Какое личико строгое…

— Заходите, Мари, я так скучала… Да и на улице неуютно нынче…

— И весьма, детка, — согласно кивнула гостья, — и весьма.

После чая, к которому нашлись не только кусочки сахара, но и кое-что из той, прежней жизни, можно было приступать к расспросам. Однако Мари отчего-то отвечала слишком сдержанно — так, словно хранила какую-то слишком важную тайну. Хотя, дело могло быть и в некоторой рассеянности, которой та, прежняя Ритина гувернантка вовсе не страдала.

— Все, к счастью, недурно, — ответила как-то невпопад Мари.

Хотя Рита-то ее спросила о том, где нынче мадемуазель, да чем занимается, да каковы нынешние ее ученики.

Обе дамы замолчали. Рите показалось, что Мари хочет что-то ей сказать, но не решается. Девушка, конечно, могла бы начать тормошить гувернантку, но отчего-то не стала этого делать — то ли чутье ей что-то подсказало то ли просто перестала мадемуазель быть самым близким после матушки человеком. Однако молчать было просто глупо, и Рита спросила:

— Мадемуазель, а вы можете объяснить мне, что происходит в городе? Что за люди, к примеру, большевики, кто такие меньшевики…

Мари тяжело вздохнула.

— Для этого мне пришлось бы тебе прочесть изрядный курс лекций по многим предметам. Даже если бы я их все знала, ответить на вопрос, кто они такие, наверное, сегодня не смогу.

— Что значит — сегодня? — недоуменно переспросила Рита.

— Это значит, что господа-то появились как политическая сила совсем недавно. Лозунги их хороши, но дела столь разительно отличаются от слов, что, пожалуй, не десять лет должно пройти, а хотя бы пятьдесят, а лучше сто… Да, думаю, через столетие уже будет ясно, кто они такие. А вот о том, что происходит в стране, я поведать в состоянии. Вчера только читала своего рода лекцию… Думаю, и тебе кое-на-какие вопросы ответить смогу.