— Лекцию?

— Да-с, я нынче образовываю господ из низших слоев. Они меня посчитали отчего-то «социально близкой». Меня, Мари Клер, дворянку с трехсотлетней родословной!

— А что значит — социально близкой? — переспросила Рита, не поняв половины слов гувернантки и ее гнева.

— Это значит, деточка, что раз уж я была у кого-то в услужении, то во всем подобна прачкам или кухаркам. Или рабочим на заводе… Близка им, прости Господи.

— А-а-а, понятно… Но тогда отчего вы гневаетесь?

— Оттого, что ничуть им не близка, никакая не ровня… Я дворянка. И куда ближе твоей матушке или тебе, чем тому кузнецу, который меня вчера похлопал по плечу и сказал, что, хоть я и из чистеньких, но душой-то простая и понятная…

Рита недоуменно смотрела на мадемуазель. Гадливость, которую без труда можно было прочесть на лице Мари, ей ничего не объяснила. Правда, и расспрашивать уже не хотелось. Рита все чаще ловила себя на том, что хочется ей только одного — к матушке, туда, где все прекрасно и где жизнь понятна и светла. Правда, временами ее захлестывало ужасное желание отомстить всем, кто отобрал у нее то, прекрасное вчера. Вот только пока не совсем было понятно, кому и как она, бессильная и незаметная, может отомстить.

— Но рассказать простыми словами о том, что происходит, детка, я, пожалуй, смогу…

Рита благодарно улыбнулась. Ну хоть кто-то сможет ей объяснить, куда делось прекрасное вчера и наступит ли хотя бы просто хорошее завтра.

— Второго марта этого года, детка, как ты помнишь, пришло известие, что император Николай Второй под давлением либералов отрекся от престола. Одессе, конечно, было плевать, уж прости мне это выражение, кто там отрекся и что будет, — главное, чтобы по-прежнему можно было неплохо жить. И жить было неплохо — работали заводы, фабрики, лавки и банки… Ну и, конечно, кто-то стоял на углу улицы Глухой, а кто-то занимался контрабандой. Городской голова Борис Пеликан призвал к спокойствию, после чего был арестован… Кем арестован — неясно. Для расследования этого ареста приехала сенатская комиссия из самого Питера.

— Это тогда закрыли памятник Екатерине?

— Тогда, детка, чтобы господа революционеры не раздражались. Жандармов распустили, их место заняли студенты. Начальником милиции стал… профессор университета. Господа либералы, правда, пришедшие к власти, оказались все больше болтать горазды. То клуб организуют, то послов куда-то непонятно зачем назначат. От предшественников своих они ни чем не отличались. При городской Думе создали общественный комитет. Перечислять все организации, отправившие туда представителей, просто безумно — ни времени, ни сил у любого нормального человека для этого бы не хватило. Одних партий было десятка полтора…

Мадемуазель на секунду остановилась. Потом, помолчав, добавила:

— А ведь я вчера господам «социально близким» как-то иначе рассказывала… Но ты, думаю, меня поймешь… Так вот, самыми активными в этом комитете были кадеты, а самыми популярными — эсеры. Появилась еще и партия социалистов-федералистов. Эти ратуют за автономию Малороссии в составе России как федеративной республики. Они с пеной у рта требуют признания Одессы малороссийским городом и перевода всего образования на украинский язык. Руководит этими горластыми господами Владимир Чеховский. Господин Луценко, тоже из социалистов-федералистов, кажется, начал украинизацию армии и создает посейчас украинскую Военную Раду. В июне семнадцатого господин Керенский разрешил создание украинских частей…

— А что же такое большевики? Кто они такие?

— Это тоже партия. Подобная эсерам и меньшевикам. Чуть более горластая, чрезвычайно воинственная, чуть ли не с первых дней ее предводитель ратует за уничтожение всего, что близко нам с тобой… Причем за уничтожение физическое. Говорят, что не успел царь отречься, как господа большевики его под стражу взяли…

— Зачем?

— Прости, дружочек, я не знаю. Я бы, глупая женщина, выгнала его на все четыре стороны, раз уж чернь не желает, чтобы во главе страны был царь…

— Странные люди.

— Нет, деточка, не странные — страшные. Будь у них побольше власти да сил, утопили бы Россию в крови и не поморщились. Но пока силенок у них немного. Вот они и стараются объединяться. И называют свои объединения советами рабочих депутатов. Рабочие там есть, конечно. Но куда больше вовсе не рабочих или селян, а тех самых, кто причислял раньше себя к высшему классу, оставаясь, по сути, быдлом, хотя и быдлом грамотным… Так вот, у нас в Одессе с весны семнадцатого большевики, меньшевики и эсеры создают параллельную власти, свою, особую структуру — совет рабочих депутатов. Но это же Одесса, и советов поэтому преизрядно. Значительно больше одного: совет рабочих депутатов, совет матросских и офицерских депутатов, солдатский совет, совет трудовой интеллигенции, Крестьянский совет, совет профсоюзов, совет фабрично-заводских комитетов… Под заседания господа из всех этих советов заняли Воронцовский дворец. Да как начали болтать….

— Господи, какая же каша была…

— Именно, детка. Дело стои´т, зато разговоров-то… Привоз позавидует. Эти болтают, жизнь идет, Одесса живет своей жизнью. Вон в апреле была демонстрация, все эти господа вышли, чтобы завоевания февральских событий поддержать. Все вместе — от кадетов до анархистов, от рабочих до генералов, от солдат до судовладельцев. Больше пятидесяти тысяч, писали газеты. А завоеваний-то… пшик. Жить лучше не стало, попытались по-новому поделить старое пальто, вот и все…

— Мадемуазель, вы вот так все это им и рассказывали?

— Нет, конечно, солнышко. При тебе-то я могу не сдерживаться. А вчера просто факты называла… Уж Бог его знает, как они понимали, чем тут гордиться. Но отчего-то так гордились… В мае привезли прах лейтенанта Шмидта. Панихиду совершили в кафедральном соборе. В почетном карауле стоял, между прочим, и адмирал Колчак. Керенский даже приехал. Тогда же и создали Румчерод — исполком съезда советов румынского фронта, черноморского флота, одесского округа.

— Лейтенанта Шмидта? А это кто?

— А это, девочка, дворянин, сын бердянского градоначальника, одессит. Но нынешние господа при власти считают его революционером, одним из тех, кто поднял севастопольское восстание в девятьсот пятом. Бунтарь…

— Но зачем привезли прах-то?

— Так одессит, девочка, гордость господ рЭволюционеров. Бунтарь, чинов не ведающий… Захоронить на родине с почестями…

Мадемуазель пригубила совсем холодного уже чая.

— Помню, как матушка твоя любила чаевничать… Такой бы чай велела вылить, да еще бы на кухарку накричала…

— Не надо, мадемуазель, — попросила Рита. Слезы предательски подступили к глазам, но даже Мари она не хотела показывать свою слабость.

— Ну полно-полно, прости. Вернемся к забавным событиям, которые не дают спокойно жить нашей прекрасной Южной Пальмире. Четыре месяца назад, то есть в мае, Керенский отказался признать автономию Украины. Но киевская Центральная Рада ни во что уже не ставила это самое Временное правительство, она плюнула на господина Керенского и таки объявила автономию. Господа в Питере согласились, потом отказались, потом опять согласились, а потом предложили вести переговоры…