Все были поражены услышанным.

Пуаро вынул три тонкие полоски бумаги.

– Письмо, mes amis,[58] написанонепосредственно убийцей. Если бы оно было составлено в более понятныхвыражениях, возможно, миссис Инглторп, предупрежденная вовремя, избежала бытрагической гибели. Она почувствовала опасность, но не поняла, в чем этаопасность заключается.

В мертвой тишине Пуаро приложил полоски разорванной бумагидруг к другу и прочитал:

«Моя дорогая Эвлин!

Ты, вероятно, беспокоишься, не получив никаких известий. Всев порядке… только вместо прошедшей ночи это произойдет сегодня. Ты понимаешь!Наступят хорошие времена, когда старуха будет мертва и убрана с дороги. Никтоне сможет обвинить меня в преступлении. Твоя идея с бромидом была гениальна! Номы должны быть очень осторожны. Один неверный шаг…»

– Здесь, друзья мои, – сказал Пуаро, – письмообрывается. Должно быть, писавшему помешали, но нет никакого сомнения в том,кто он. Мы все знаем этот почерк и…

Крик, скорее похожий на визг, разорвал тишину:

– Дьявол! Как ты его раздобыл?!

Стул упал. Пуаро ловко отскочил в сторону. Незначительноедвижение, и нападавший с грохотом свалился на пол.

– Мсье, мадам! – с эффектным жестом произнесПуаро. – Позвольте представить вам убийцу – Алфреда Инглторпа!

– Пуаро! Старый разбойник! – воскликнул я снегодованием. – Я бы вас задушил! С какой стати вы так меня обманывали?!

Мы сидели в библиотеке. Позади осталось несколькосуматошных, беспокойных дней. В комнате внизу Джон и Мэри снова были вместе.Алфред Инглторп и мисс Ховард находились в тюрьме. Теперь мы с Пуаро были одни,и он мог наконец удовлетворить мое жгучее любопытство.

Он долго не отвечал на мой вопрос.

– Я не обманывал вас, mon ami, – помолчав, сказалон. – Самое большее – я разрешал вам обманываться.

– Да, но почему?

– Ну, это довольно трудно объяснить. Видите ли, другмой, у вас такой честный, открытый характер, что прямо на лице все написано… Enfin,[59] вы не в состоянии скрывать ваши чувства! Если бы я посвятилвас в мои мысли, то при первой же вашей встрече с Алфредом Инглторпом этотловкий джентльмен почуял бы неладное! И тогда bonjour[60] всемнашим планам его поймать!

– Полагаю, у меня больше дипломатических способностей,чем вы думаете.

– Друг мой, – принялся уговаривать меняПуаро, – прошу вас, не сердитесь! Ваша помощь была для меня бесценной.Только исключительное благородство вашего характера вынуждало меня хранитьмолчание.

– И все-таки, – проворчал я, несколькосмягчившись, – вы могли бы намекнуть.

– Я так и поступал. Причем несколько раз. Но вы непонимали моих намеков. Вспомните, разве я когда-нибудь говорил вам, что считаюДжона Кавендиша виновным? Не говорил! Напротив! Разве я не говорил, что ДжонКавендиш почти наверняка будет оправдан?

– Да, но…

– И разве я не заговорил сразу же после этого о том,как трудно привлечь убийцу к суду? Разве не было ясно, что я говорил о двухсовершенно разных личностях?

– Нет, – ответил я, – мне это не было ясно.

– И опять-таки, – продолжал Пуаро, – в самомначале разве я не повторял вам несколько раз, что не хочу, чтобы мистерИнглторп был арестован теперь? Это должно было что-то вам прояснить.

– Вы хотите сказать, что уже тогда его подозревали?

– Да. Начать хотя бы с того, что смерть миссис Инглторпбольше всего выгоды приносила ее мужу. От этого никуда не уйдешь! Впервыеотправившись вместе с вами в Стайлз, я не имел ни малейшего представления отом, как было совершено преступление, но из того, что я узнал о мистереИнглторпе, понимал, как трудно будет доказать его причастность к убийству.Когда я оказался в имении, мне стало ясно, что именно миссис Инглторп сожглазавещание. Между прочим, вам не на что жаловаться, друг мой! Я старался, какмог, обратить ваше внимание на необычность и значимость зажженного в серединелета камина.

– Да-да! – нетерпеливо подтвердил я. –Продолжайте!

– Так вот, друг мой, как я уже говорил, моя точказрения на виновность мистера Инглторпа сильно пошатнулась. Собственно говоря,против него было столько улик, что я склонен был поверить в его непричастностьк убийству.

– И когда же вы изменили свою точку зрения?

– После того, как обнаружил, что чем больше усилий яприлагаю для его оправдания, тем больше он старается, чтобы его арестовали.Потом, когда я обнаружил, что Инглторп не имеет ничего общего с миссис Рэйкс ичто тут замешан Джон Кавендиш, я убедился окончательно.

– Но почему?

– Очень просто. Если бы у мистера Инглторпа былаинтрижка с миссис Рэйкс, его молчание было бы вполне объяснимо, но, когда яобнаружил, что по всей деревне ходят слухи об увлечении Джона хорошенькойфермершей, молчание мистера Инглторпа получило совершенно иной аспект. Глупобыло притворяться, будто он боится скандала, ибо связать с ним этот скандалпросто невозможно. Такая линия поведения мистера Инглторпа заставила менялихорадочно думать, и наконец я пришел к выводу, что он стремится к тому, чтобыего арестовали. Eh bien! С этого момента я был в равной степени заинтересован втом, чтобы он не был арестован.

– Погодите минутку! Я не понимаю, почему он хотел,чтобы его арестовали? – спросил я.

– Да потому, mon ami, что, по законам вашей страны,если человек оправдан, он не может снова привлекаться к суду по тому же делу.Ага! Умно придумано, не так ли? Неплохая мысль! Он, безусловно, человек метода…Видите ли, он знает, что в его положении человек неизбежно попадает подподозрение. Вот он и задумал исключительно умный план подготовить множествоподстроенных улик против самого себя. Он хотел, чтобы его арестовали. Тогда онпредставил бы свое неоспоримое, безупречное алиби – и вот он на всю жизнь вбезопасности!

– Но я все еще не понимаю, как ему удалось бы доказатьсвое алиби и в то же время находиться в аптечной лавке?

Пуаро с удивлением посмотрел на меня:

– Возможно ли? Мой бедный друг! Вы до сих пор не догадались,что в лавке аптекаря была мисс Ховард?

– Мисс Ховард?!