Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как ты попал в компанию отца?
– Когда я был на третьем курсе, меня замела полиция с марихуаной. Я был тогда в доме братства, пьяный в дым. Кто-то дал мне пакетик с дурью, а потом налетела полиция.
– О, боже. Да ты прошел все стадии студенчества.
– Да уж, гордиться тут особо нечем. Отцу пришлось вытаскивать меня из полиции. В общем, он сначала запер меня по домашний арест, а потом сказал, что я должен начать работать. Понятное дело, первое время я сопротивлялся, потому что меня ― сына генерального директора и владельца корпорации ― поставили простым стажером без зарплаты. Более того, папа выбрал мне в учителя самого своего сурового маркетолога. Но благодаря Дрейку я стал тем, кем стал. Он был значительно старше и работал с отцом уже много лет. Он повидал многое и знал о нашей профессии больше, чем рассказывают в университете. Я сам не заметил, как втянулся. Учебу заканчивал, потому что так было надо. Но все мое внимание уже было в проектах.
– У тебя были большие возможности.
– Да, только папа не торопился мне их предоставлять. Он хотел видеть меня арт-директором, но считал, что я должен сам дослужиться до высокой должности. Мистер Донован в принципе не тот человек, который подарит тебе должность, даже если ты его сын. Скотт проработал пять лет помощником отца прежде, чем папа поставил его начальником отдела. Так что в нашей семье никому не давали спуску, кроме Пайпер.
– Расскажи о ней.
– Она ― наша маленькая принцесса. Пайпер любят все и позволяют ей практически все. Как ни странно, она не выросла избалованной мажоркой.
– Она работает с вами?
Ник покачал головой.
– Нет, Пайпер ― художница. Вот кого папа беспрекословно баловал, так это ее. На восемнадцатилетие он подарил ей галерею. ― Мои глаза стали шире, а брови поднялись высоко вверх. Ник усмехнулся. ― Да. Представь себе подростка, который владеет художественной галереей.
– Вы со Скоттом не обиделись?
– Нет, как ни странно. Мы оба тогда уже вовсю работали на отца и были серьезно настроены на карьеру. А Пайпер ― девочка. Ей априори все дается тяжелее, чем нам. Тебе ли не знать? ― Я кивнула, внимательно слушая рассказ. ― К тому же, Пайпер так и не познала материнской любви. Мне было десять, когда умерла мама, так что я могу сказать, что мое детство было счастливым и полноценным. Ни одна из папиных жен не смогла заменить Пайпер маму. У нее была отличная няня, но няня ― не мама. Так что мы со Скоттом были рады видеть счастливые глаза сестры, когда отец вручил ей такой подарок.
– Ты говоришь о ней с такой нежностью.
– Ревнуешь?
– К сестре? ― рассмеялась я. ― Это абсурд.
Ник пожал плечами.
– Говорят, такое случается.
– Не с нами.
– Пайпер была первой, кто сказал, что я в тебя влюбился.
– А ты влюбился?
Кажется, я даже перестала дышать в ожидании ответа. Лицо Ника внезапно стало серьезным. Он поднял руку и провел костяшками пальцев по моей щеке.
– Думаю, да, ― прошептал он, и я прикрыла глаза. В голове на повторе теперь звучал его ответ. Ник наклонился ближе и легонько коснулся моих губ своими. ― Не ответишь?
– Ты нуждаешься в ответе? ― спросила, октрыв глаза. Он сейчас был как будто более открытым, уязвимым. Может быть, потому что открыл передо мной душу.
– Думаю, я тоже в тебя влюбилась, ― ответила так же шепотом и почувствовала, как щеки покрываются румянцем.
– Это прекрасно, моя дорогая Анна.
Ник заключил мое лицо в свои ладони и поцеловал на этот раз глубже и чувственнее. Он как будто вкладывал в поцелуй свое признание, а я вторила ему, ни на секунду не отставая. Может быть, потом я пожалею о своих словах и минуте откровения, но в тот момент я чувствовала, что так поступить было правильно. Он должен был знать о моих чувствах. После нескольких минут томительных поцелуев Ник коснулся губами кончика моего носа и улыбнулся.
– Давай выбираться. У тебя поморщилась кожа на пальчиках, а еще мы не ужинали.
– Согласна.
Я встала первой, и Ник помог мне выбраться из ванны. Он смотрел на то, как я заворачивалась в пушистое белое полотенце.
– Ты однозначно должна мне показать свои фотографии из колледжа.
– Ты не успокоишься? ― со смехом спросила я, а он покачал головой, улыбаясь.
– Нет, пока не увижу пухленькую мисс Чарльз.
Я шлепнула его по обнаженной ягодице и со смехом покинула ванную комнату, думая о том, что мне чертовски хорошо с этим мужчиной.
Ник
Я был дерганый всю неделю. Сегодня мы должны были представлять «Бит и Стэнли» наш предполагаемо последний совместный проект с Анной. Всю неделю я не мог дозвониться к Стэну и Маргарет. Оставил десятки сообщений их помощнику, но тот только отвечал, что руководители улетели на острова на съемки. Но могли же они перезвонить или ответить на мои бесчисленные сообщения! И эти люди мне говорили об ответственности.
Мимо окон желтого такси пролетал мегаполис, а у меня даже не было времени и настроения насладиться Нью-Йорком. В последний момент я узнал, что рекламный проект для крупного заказчика из этого города летел к чертям. Как только я ослабил контроль, посчитав, что сделал для этого проекта все возможное, и дело осталось за малым, позвонил заказчик и сказал, что рекламная площадь на Таймс-сквер не забронирована, а баннер не готов. Мне пришлось самостоятельно лететь сюда, чтобы уладить все вопросы, потому что мой сотрудник, как оказалось, не справился.
Сидя в такси, я снова то и дело набирал Стэна. Наконец с третьего раза он ответил:
– Ник?
– Доброе утро.
– Прости, у нас на островах срывались съемки. Певица нажралась наркоты, ее пришлось откачивать и нянчить всю неделю, как маленькую. Мы только вернулись в город, звоню из аэропорта.
Я подумал, что пустые слова о сочувствии и обсуждении ситуации, которая уже решилась, только займут время и не дадут реального результата. Поэтому я решил сразу перейти к делу.
– Стэн, я звонил попросить не разрывать контракт с Анной Чарльз.
На той стороне повисла тишина, а потом Стэн промычал что-то невнятное. Снова тишина и наконец ответ:
– Слушай, у нас был уговор.
– Да, я знаю.
– Ты собирался сделать нам хорошую скидку на свои услуги, если мы после этого проекта откажемся от сотрудничества с Чарльз.
– Я помню. Просто… обстоятельства изменились.
– Ты не справишься сам с нагрузкой?
– Справлюсь, конечно, ― устало выдохнул я.