Но если крестоносцы – это избранный народ, возникает встречный вопрос: кто из народов является более «избранным» – крестоносцы или ветхозаветные евреи? Кое-что на этот счет уже встречалось нам в источниках, имеющих отношение к пропаганде, но лишь хроники, а не единичные мнения, дают нам понять, что это были идеи, которые существовали на всем протяжении крестовых походов.

Крестоносцы значимее ветхозаветных евреев

Идея о превосходстве крестоносцев над ветхозаветными евреями в части «избранности» встречается уже на страницах хроник первого крестового похода.

В некоторых случаях хронисты указывают на это косвенно, говоря о превосходстве крестового похода над чем бы то ни было в истории. Хроника Гвиберта Ножанского описывает экспедицию как событие, не имеющее сравнимых примеров в истории: «Мы говорим о новой и несравненной победе иерусалимской экспедиции, слава которой ясна всем, кто не лишен рассудка, дабы мы ликующе возрадовались такому званию нашего времени, которого ранее ничто не удостаивалось»[583]. Разумеется, такая формулировка предполагает и превосходство над ветхозаветными войнами. Подобным же образом высказывается и Роберт Реймсский во вступлении к хронике: «Но после сотворения мира что более чудесного было сделано, кроме тайны спасительного креста, чем то, что совершается в наше время в этом походе наших [паломников] в Иерусалим?»[584].

Дж. Райлей-Смит[585] обратил внимание на эту цитату как попытку хрониста найти для крестового похода его достойное место в провиденциальной истории (he tried to place the crusade in its rightful place in providential history). Впрочем, обозначенная проблема не получила в его монографии дальнейшего развития, а сама монография касалась только опыта первого крестового похода. Пример косвенного сравнения крестоносцев с евреями имеется и в более поздней хронике Гюнтера из Паириса, относящейся к четвертому крестовому походу. Во вступлении к этой хронике говорится: «Наше время приносит то, что никогда не приносили предшествующие века, и не было такого раньше, и не будет» [586].

Есть и прямые сравнения с евреями в пользу крестоносцев. Хронист Бальдрик Дольский, описывая боевые действия под Никеей, восхищается лагерем крестоносцев и говорит: «Я признаю, и поистине признаю, что если бы Валаам удостоился присутствовать и созерцать столь прекрасное, он бы предпочел эти палатки палаткам израилитов [ср. Числа. 24]. В лагере христиан Финеес не нашел бы мадианитянки, которую должен был бы поразить кинжалом [ср. Числа. 25], а древний змий [дьявол] не нашел бы кого мучить в силу своей злобы»[587]. Раймунд Анжильский, описывая одно из сражений, говорит, что победа крестоносцев была даже более славной, чем у Маккавеев, если сопоставлять соотношение сил. Однако он уважительно говорит о Маккавеях и уточняет, что лишь сравнивает прекрасное и более прекрасное: «Но мы не презираем боевую доблесть Маккавеев, не превозносим ее в наших, а лишь возвещаем о том, что у Маккавеев она чудесна, а у наших – еще более чудесна»[588]. Более осторожен в оценках Фульхерий Шартрский, который говорит о крестовом походе как о событии, стоящем ненамного ниже деяний израильского народа, которое он тем не менее не решается к последним приравнять[589].

Среди хотя бы косвенно пропагандистских источников лишь трактат Генриха де Альбано идет дальше и выстраивает противопоставление духовных целей крестоносцев и исключительно материальных целей ветхозаветных евреев. На самом же деле эта идея появилась еще в самом начале крестоносного движения. Целую теорию относительно соотношения статуса ветхозаветных евреев и крестоносцев выстраивает хронист первого крестового похода Гвиберт Ножанский, взгляды которого на этот счет были подробно описаны Е. Лапиной[590]. Этот хронист напрямую говорит о более высоком статусе крестоносцев ввиду разницы целей воинов Христа и евреев. Крестоносцы сражались за идею, тогда как, за исключением наиболее славных царей Ветхого Завета, евреи сражались ради материальных благ, «лишь во имя дел своего брюха» (pro solis Deo ventribus servientes)[591]. Хронист призывает возрадоваться за войны крестоносцев со столь духовными целями и не восторгаться войнам израилитов, которые велись, дабы заполнить брюхо[592]. Комментируя чудо во время битвы при Антиохии, когда на помощь крестоносцам внезапно пришли «небесные войска», Гвиберт пишет, что, уж если небесной поддержкой пользовались иудейские «материалисты» Маккавеи, которые сражались «за обрезание и свиное мясо» (pro circumcisione et carne porcina), насколько больше этого были достойны «идеалисты» крестоносцы, которые сражаются во имя церкви[593]. Кроме того, он возвышает подвиги крестоносцев и для пущей наглядности говорит, что на войне им пришлось гораздо тяжелее, чем в свое время иудеям (sub erumnis et calamitatibus maiora omnino moderni isti videantur egisse quam Iudea antiquitus)’, крестоносцы испытывали все тягости пути, тогда как евреи боролись, оставаясь в обществе своих жен и детей, с «наполненными брюхами»[594].