Наконец, Гумберт Романский в 11-й главе своего трактата о проповеди креста комментирует позорнейший для христиан захват особенно дорогой для Бога Святой земли сарацинами: «Конечно, Господь мог бы в одночасье отомстить за все это, но, дабы предоставить возможность славного воздаяния, Он хочет испытать своих верных людей и узнать, кого волнует нанесенное Ему бесчестие, говоря: Кто восстанет за Меня, т. е. за мою честь, на лукавых [Пс. 93:16], т. е. чтобы отомстить за нанесенное Мне ими бесчестие?»[552].

Из приведенных примеров вытекает, что Бог приглашает своих верных помочь Ему в деле, в котором мог бы справиться и сам, но хочет испытать своих верных на прочность веры, и поэтому лишь помогает им, сам от дела скорее отстраняясь. Иначе говоря, если следовать логике пропаганды, формулируемой во многих из приведенных примеров, помощь Богу на самом деле не нужна, и цель крестового похода, с точки зрения Бога, в интерпретации источников, заключается, скорее, в проверке верующих. Вместе с тем высшей ценностью остается освобождение Палестины, которую как таковую по-прежнему нужно освободить, и именно поэтому формально на передний план выставляется тяжелая ситуация в этом регионе и необходимость участия в решении этой проблемы.

Таким образом, с вводом в оборот нового аргумента завоевание Святой земли как таковое уже фактически не являлось для Бога основной целью похода. Богу важно было проверить христиан и узнать, насколько они верны Ему на деле, а изгнать сарацинов из Святой земли Он мог и сам.

По сути же испытание для верующих хорошо дополняло механизм взаимодействия с Богом в ситуации греховности: все работало на то, чтобы Святую землю обрели достойные люди. Эти достойные люди, с одной стороны, должны очиститься от греха, а с другой – доказать свою приверженность Богу путем участия в крестовом походе.

«Богоугодность» крестового похода неизбежно должна была сказаться на представлении современников о статусе самой экспедиции как таковой. Более того, естественным образом напрашивалась аналогия с ветхозаветными войнами, где Бог также оказывал масштабную поддержку людям, в тот раз иудеям против окружавших их народов.

В плане статуса крестового похода мы находим у проповедников сравнительно немного идей, но они тем не менее есть. Понять, что за ними стояло, нам неплохо позволяют хроники, в которых мы находим гораздо больше примеров на этот счет.

Как было замечено, ситуация, когда война постоянно поддерживается Богом, напоминала историю ветхозаветных евреев. Пропаганда использовала в своих целях идею сравнения ветхозаветных евреев с крестоносцами, поскольку, вероятно, это было выгодно по двум причинам:

– во-первых, это усиливало эффект пропаганды: если ветхозаветные войны уже являются славной страницей священной истории, событие, равное им или превосходящее их, автоматически имеет очень высокий статус;

– во-вторых, так у паствы возникали все причины ожидать, что вот тут-то уж Бог обязательно поможет, ведь даже евреям он в свое время помогал.

Таким образом, неудивительно, что в пропаганде нашла свое место идея сравнения крестоносцев с Маккавеями и приравнивания первых к последним. Как пишет Н. Мортон, в 1144 г. папа Целестин II назвал «новыми Маккавеями» тамплиеров, после чего это обозначение стало применяться к крестоносцам и членам рыцарских орденов[553]. Кстати говоря, параллель была специфически «крестоносной»: до крестовых походов Маккавейские книги мало использовали в трудах разного плана, вероятно, в связи с сомнениями в правомерности их места среди канонических книг[554]. Выгодным образом проводя сравнение, Гумберт Романский в своем трактате о проповеди креста прямо заявляет, комментируя пример из 2 Мак. 11:6-12, где иудеям был послан с небес некий всадник в белой одежде, ставший их предводителем: «примите доспехи креста… будучи уверенными, что тот, кто дал столь славную победу Маккавеям в помощи братьям, не оставит и вас без помощи в этом случае» (confidentes, quod ille, qui tam nobilem dédit triumphum Macchabeis in fratrum succursu, vobis etiam non deerit in hoc casu)[555].

Но если статус крестового похода, располагающего божественной подержкой, во многом похож на ветхозаветные войны, возникает закономерный вопрос о соотношении статусов первого и второго, особенно в контексте существовавшего в Средневековье напряжения между христианами и иудеями.

На этот счет мы имеем один пример из записи речи папы Урбана II на Клермонском соборе в версии Бальдрика Дольского. В ней проводится несколько параллелей между крестоносцами и ветхозаветными евреями. Цель выступления в поход у тех и у других одна и та же: «Сыновья Израиля, взращенные египтянами, переходом через Красное море прообразовавшие вас, под предводительством Иисуса [Навина] своим оружием присвоили себе ту землю, выгнали оттуда Иевусеев и других иноплеменников и заселили земной Иерусалим, подобие Иерусалима небесного»[556]. Однако уже тогда папа говорит о более высоком статусе крестовых походов: «Мы говорим это, братья, чтобы… вы, христианская армия, непобедимейшая армия, лучшая, чем сами древние Иаковиты (melius quant ipsi veteres Iacobite), сразились за ваш Иерусалим и находящихся там турок, которые нечестивее, чем Иевусеи (nefandiores quant Iebuseos), вы атаковали и одолели»[557] (под Иаковитами здесь понимаются потомки Иакова, т. е. 12 колен израилевых, а под Иевусеями – народы, населявшие Палестину до прихода евреев). Крестоносцы более славные, чем ветхозаветные евреи, а крестовый поход более значим, чем те войны, ибо враг нынче опаснее, чем прежде.