– Значит, они отдали тебе твой мобильник обратно, да?

В «Перекрестке» у всех отбирают мобильные телефоны, компьютеры и все личные вещи, кроме одежды. И она еще не знает, что я оттуда уехала. Мне повезло – из-за бури домашние телефоны были недоступны два дня. Так что обычный в этих случаях звонок до моей семьи не дошел.

– Да, за хорошее поведение, – вру я.

– Ты думаешь, они тебя скоро освободят? Сколько времени ты уже там находишься? Кажется, более тридцати дней.

– Мне предстоит пробыть здесь по крайней мере еще несколько недель. Это сорокапятидневная программа. – Много ли значит еще одна ложь? Возможно, в какой-то момент они начнут нейтрализовать одна другую. Одна туфта заваливает собой другою туфту. Как когда ты отнимаешь от нуля. – Как там мама? – спрашиваю я, прежде чем сестра успевает задать вопрос.

– Она в порядке. Все, как обычно. Ты хочешь с ней поговорить?

– Нет, – поспешно отвечаю я. – Я все поняла. – Но Эрин уже отвела телефон от своего уха. Опять шум телевизора и дружный смех. Голос моей матери приглушен этими звуками, и я не могу расслышать, что она говорит. – Я правда все поняла, – чуть громче говорю я.

– О господи, зачем так кричать, – возмущается Эрин. – Мама передает тебе привет. – Что означает, что она также не хотела говорить со мной. Чему тут удивляться? Я и не удивляюсь.

И все же, все же.

– Мне надо идти. На занятия групповой психотерапией, – вру я. К машине трусцой бежит Уэйд, тяжело дыша, как будто он бежит шестимильный кросс, а не пересекает полосу пустого асфальта.

– Не пропадай, – говорит Эрин. Я отключаюсь, и Уэйд тяжело садится за руль.

– Я купил тебе подарок, – произносит он и кидает мне на колени кроличью лапку, одну из тех ужасных кроличьих лапок, выкрашенных в неестественно розовый цвет, которые подвешивают в качестве брелков к ключам на дешевых цепочках.

– Тебе же известно, что я вегетарианка, разве нет? – Я подцепляю цепочку для ключей двумя пальцами, открываю бардачок и засовываю ее вместе с лапкой внутрь.

– Это же амулет, приносящий удачу, – говорит Уэйд.

– Это гадость. – Я стараюсь не думать о бедных кроликах, которым вспарывают животы для того, чтобы части их тел принесли кому-то удачу.

Внезапно я вспоминаю, как увидела Саммер в лесу, держащую в руках что-то темное и жесткое, что сначала показалось мне похожим на коврик…

– Что? Что не так? – На меня внимательно смотрит Уэйд.

– Ничего. – Я опускаю окно и вдыхаю запах древесного сока и бензина. – Все не так. Вся эта миссия. В ней все не так. – «Она никогда нас не отпустит», – чуть не выпаливаю я, но в последнюю секунду прикусываю язык. Я даже точно не знаю, откуда ко мне пришли эти слова. – Может быть, будет лучше, если мы так и не узнаем, что же произошло на самом деле. Может быть, будет лучше просто все забыть.

– Но ты же не забывала, – тихо произносит Уэйд. – Отсюда и все эти реабилитационные центры. Разве не это ты мне говорила? Только там ты чувствуешь себя в безопасности.

Он, конечно же, прав. Я не забывала. Где там.

– А тебе-то до этого какое дело? – набрасываюсь я на Уэйда.

– Что ты хочешь этим сказать? – Уэйд удивлен, что, с его точки зрения, и немудрено. – Я же твой родственник.

– Троюродный, – говорю я. – В детстве я и видела-то тебя только раза два. Причем один раз ты был одет Бэтменом.

Уэйд отводит глаза и какое-то время молчит, тряся одним коленом и держа руки на руле.

– Ты когда-нибудь читала о колдовских процессах в Салеме?

– Конечно, – отвечаю я. – Вроде это было в восемнадцатом веке, да?

– Нет, раньше. В Массачусетсе, в конце семнадцатого. Но такие же процессы проходили и в других местах, и здесь, и в Европе. Знаешь, кое-где до сих пор устраивают охоту на ведьм, когда что-нибудь начинает идти не так.

– Уэйд. – Я откидываю голову на подголовник своего сиденья и закрываю глаза, чувствуя внезапно навалившуюся усталость. Мысленно я вижу Саммер, подначивающую нас бежать за ней, уходящую все глубже в лес, то появляясь, то исчезая. «Саль меня. Ты водишь». – К чему ты клонишь?

– Ведьмы, демоны, злые духи. Послушай, людям вообще свойственно указывать на кого-то пальцем. Возлагать на кого-то вину. Сотни лет назад всякий раз, когда происходили несчастья, случался неурожай, или умирал грудной ребенок, или в море пропадал корабль, люди говорили, что это козни дьявола. Они выискивали особые причины, потому что простое невезение не казалось им веской причиной. Простое невезение означало бы, что никто за тобой не присматривает там, на небесах, что некого винить и что некого также и благодарить. Иными словами, что бога нет. – Он делает глубокий вдох. – То, что произошло в Твин-Лейкс пять лет назад, было такой же охотой на ведьм. Случилось ужасное событие. Никто не мог его понять. Никто и не хотел его понимать. Так что же они сделали? Они выдумали целую историю. Они создали миф.

Незримое прикосновение ветра поднимает волоски на моих руках дыбом. Я открываю глаза.

– Чудовища с Брикхаус-лейн.

Он кивает.

– Люди возвели вас в ранг демонов. Три обычные среднестатистические девочки. Немного одинокие, немного заброшенные. Мальчик-сосед. Старая книга. Они сделали из вашей жизни целое кино. Это был самый настоящий случай охоты на ведьм.

Три обычные среднестатистические девочки. Немного одинокие, немного заброшенные. Я поворачиваюсь к окну и глотаю застрявший в горле твердый ком. В Лавлорне никто никогда не бывает одиноким. Это строчка из нашего фанфика, внезапно пришедшая мне на ум. Никто, кроме Фантома. Деревья на краю парковки медленно ползут, как будто планируют неожиданную атаку. На секунду мне кажется, что, быть может, Лавлорн все еще где-то существует. Быть может, он просто поднялся и перенесся в другое место, чтобы радушно принять еще каких-то одиноких девочек.

– И самое смешное состоит в том, – говорит Уэйд, – что они все поставили с ног на голову.

Я опять поворачиваюсь к нему.

– Что ты хочешь этим сказать?

Его лицо бледно, как и собственная черно-белая фотография. Но в полумраке черты Уэйда немного смягчаются, и я вдруг понимаю, что его отнюдь нельзя назвать некрасивым. В его лице чувствуется характер. Внутренняя сила. Он выглядит как человек, которому можно доверять.

– Кто-то действительно убил Саммер, – тихо говорит он. – Кто-то оглушил ее и затащил в круг из камней, а потом семь раз ударил ножом. Чудовище существует, Бринн. Чудовище все это время было на свободе. И никто не пытается его отыскать.

– Никто, кроме нас…

– Да. – Он вздыхает. И вид у него почти печальный. – Никто, кроме нас.

МИА

Тогда

Я помню: январский день, ослепительно сверкающий свежевыпавшим снегом, белое от облаков небо, похожее на плоское зеркало. В тот день мы с Бринн не хотели идти в Лавлорн – было слишком холодно, а поздно вечером мне предстояло занятие по балету. В то время я занималась особенно усердно, потому что готовилась к отбору на участие в летней программе Американской школы балета, где конкуренция всегда бывала одной из самых напряженных в стране.