Бампер тоже укладывается спать. Шумно вздохнув, выключает телевизор, тушит свет… Со стороны окна портьеры задернуты во всю стену, и в комнате сразу же становится так темно, что мне не удается разглядеть даже его силуэт, опускающийся рядом…

– Коломбина…

– Полезешь обниматься – получишь в глаз!

– Да я и не хотел. Очень надо.

– Вот и отлично. – И почему мне не хочется ему верить? Поговорили, называется.

– Или хотел… – еще один шумный вздох, и я догадываюсь, что он прячет руки под головой. – Подумал тут: вдруг тебе холодно, а долг, как говорится, платежом красен. И ты у меня в гостях…

Надо же! Какие мы, оказывается, гостеприимные!

– Мне хорошо, спасибо. А хочешь кого-то согреть, так я у тебя сегодня не единственная гостья в доме. Сказал бы, я бы вместо акулы себя за двери выставила.

– Жестокая ты. И спишь, между прочим, на моей любимой подушке.

– Могу вернуть, если очень надо.

– Спи уже. – И после паузы. – Послушай, Коломбина, а ты что же, совсем не ревнуешь меня? Ну хоть чуть-чуть?.. Как-то даже обидно за себя.

Не знала бы Рыжего, поверила, что он серьезен, а так… плуту плутовское.

– А с чего я вдруг тебя должна ревновать?

– Ну, во-первых, с того, – он поворачивает ко мне голову, – что ты моя девушка, а на меня, вроде как, претендуют?

– Не смеши!

– И я целуюсь лучше всех, да и вообще… Никто не жаловался.

Мне стоит сказать ему, пусть хоть сейчас честно, хотя заявление Бампера звучит очень самоуверенно, в отличие от моего голоса.

– Я тоже не жалуюсь, если ты об этом.

Ну вот, даже в темноте ясно, что он улыбается. Ну, еще бы. С самооценкой у Рыжего все в порядке.

– Я знал, Коломбина, что нравлюсь тебе. И что ты лгунья.

– Ты сумасшедший! – Мне удается сказать это после долгого молчания, пока сказанные слова, вскружив вихрь мыслей в голове, не оседают на сердце тревожным осадком. – А я дура.

И услышать в ответ тихое, но весомое:

– Согласен.

– Молчи уж! А то так верну подушку, что мало не покажется! И еще раз верну, пока не заткнешься.

И почему Рыжий меня не пугается? Вместо этого он вдруг легонько дергает на себя одеяло, привстав на локте:

– Тань, а, Тань? Может быть, я все же покажу тебе шрам, а? Очень хочется.

Я все-таки опускаю подушку на наглое лицо, безошибочно найдя Бампера в темноте. Прихлопнув хитрого котяру, как муху! Ну, почти прихлопнув, потому что когда я отворачиваюсь к зашторенному окну, отобрав у обидчика одеяло, он еще долго смеется, дразня меня своей смелостью.

Молчание золото, а утро мудренее вечера. Спать! Я закрываю глаза и стараюсь представить себя в общаге, одну на старой продавленной кровати, упорно игнорируя токи едва ли стихшего желания, живущего своей жизнью в близости от парня, голодное ворчание желудка, и руку Рыжего, стаскивающую с меня часть одеяла.

– Коломбина, не будь жадиной. Сейчас замерзну и точно полезу к тебе греться!

– Только попробуй, – я неохотно, но все же уступаю ему, отодвигаясь на самый край. – Я тебя предупредила.

– Вредина!

– Какая есть! И потом, кто-то вообще зарекался спать со мной.

– А мы и не спим, – возражает Бампер. – Мы, можно сказать, только пытаемся. Кстати, колючая моя, спеть тебе колыбельную? Хочешь?

Кому-то в этой спальне очень весело, и точно не мне.

– Ты издеваешься? – я поворачиваюсь к нему, привстав от возмущения на локти в попытке заглянуть в бесстыжие глаза, и Рыжий тут же сует под мою голову подушку, как будто может видеть в темноте.

– Почему? – очень честно удивляется. – Я правда умею. Даже песню про барсука знаю, что повесил уши на сук.

– И что, поешь всем, с кем спишь?

– Ну, хм… Если честно, не приходилось еще. Как-то всегда было чем занять девушку перед сном, чтобы она не мучилась бессонницей. Пока не появилась ты. Но все бывает в первый раз, так что… Ого! Что это?

Это мой голодный желудок, привыкший поглощать пищу в любое время суток, а сейчас оставшийся без еды, громко выразивший ноту протеста, но Бамперу о том знать не обязательно.

– Ты ничего не слышал!

– Нет, слышал. Коломбина, ты голодна?

– Нет, – почему-то краснею, отвечая резче, чем следовало бы. – Просто хочу спать, ясно? Спокойной ночи!

Я откидываю голову на подушку – мягкую и удобную, на которой спать – одно удовольствие, и неожиданно слышу, как Рыжий встает и молча выходит из комнаты. Исчезает за дверью спальни в огромной квартире, оставив меня лежать с открытыми глазами и гадать по следу тени, мелькнувшей на стене: успел он одеться или нет? Неужели так и пошел гулять по пентхаусу, где полно симпатичных девчонок, в трусах и босиком?.. Где, между прочим, рыскает отвергнутая Света с такой пышной грудью, что если я буду об этом думать еще хоть минуту, то просто удавлюсь от зависти!

– Чертов Рыжий! И откуда ты только взялся на мою голову! И почему мне раньше проще жилось?

Нет, спать-спать-спать! Немедленно и желательно крепко!

Вздох выходит громким и безнадежно-тяжелым, почти таким же беспросветным, как мысли, витающие в голове. Я поворачиваюсь на бок, сую ладони под щеку и продолжаю удивляться, махнув рукой на здравый смысл. Откуда взялся? С такими глазами и улыбкой, что впору запечатлеть на фотографии и сутками любоваться, втайне от всех оставляя на бумажных щеках жирные следы помады, как тринадцатилетняя девчонка. С руками смелыми и бесстыжими, которые не забыть. С голосом, пробирающим душу насквозь, и словами, от которых хочется выть, потому что не всему сказанному можно верить. Легко получающему глупую Коломбину и знающему, чем занять десяток девчонок. Милых, симпатичных, не мучимых никакими сомненьями.

Нет, с Серебрянским было значительно легче. Проще, понятнее, удобнее. И никаких угрызений совести. Никакой дрожи под кожей и подгибающихся ног… Никакого бешеного стука сердца… Просто и ясно, как у всех. Любить Вовку казалось легко, пока в его глазах я оставалась собой. Несуразного, невезучего, стеснительного парня, как-то раз стыдливо заметившего в компании, что я слишком громко говорю и ярко одеваюсь. Позволяю себе много лишнего на людях. Полгода решающегося познакомить меня с родителями и так и не сумевшего пережить это знакомство. Предавшего меня и обидевшего. Кому я вру? Того еще ушастого гоблина, для которого я придумала себе чувство!

Но Рыжий разве лучше?

Он заглядывает в комнату и включает светильник на стене. Вернувшись за дверь, входит в спальню уже с подносом в руках, на котором исходит паром что-то горячее и сногсшибательно ароматное. Захлопнув дверь пяткой, оставляет поднос на прикроватной тумбочке и на минутку заглядывает в гардеробную.