– Давайте не будем заниматься обсуждением опеки, а подумаем, как мы можем помочь! – перебила ее Анна, беря ситуацию в свои руки.

Похоже, сейчас она была единственной, кто мог трезво мыслить. Сегодня утром она снова пошла к речке, но вместо того чтобы обдумать, как лучше совершить самоубийство, просто прогулялась вдоль берега, решив, что, в сущности, место здесь приятное и, пока не захолодало, можно и задержаться. Дождаться, пока выйдет Генрих из больницы, и поблагодарить его за его поддержку и заботу в ее первые дни.

В больницу она уже позвонила, ей сообщили, что состояние стабильно тяжелое, посетителей к нему не пускают. Оставалось только ждать. А теперь вот эти новости про Ташу и детей. Анне Ивановне это показалось вопиюще несправедливым и почему-то захотелось помочь приятной женщине.

– Да как тут поможешь! – развела руками Таша-Глафира. – Они хотят, чтобы я весь уклад жизни поменяла. Холодильник купила, водопровод провела…

– Ничего подобного! – раздался высокий голос, и в саду появилась Татьяна Николаевна. Выглядела она не так, как обычно. На сухих, почти пергаментных щеках играл яркий румянец, глаза блестели, и даже волосы, казалось, начали завиваться. Татьяна производила впечатление счастливого человека, и это почему-то разозлило Анну Ивановну.

– Ваша работа? – поинтересовалась она у директрисы.

– Неравнодушных граждан! – тоном победительницы возразила та. – У детей должна быть нормальная семья.

– А чем наша семья ненормальна? – сдавленно спросила Глафира, сдерживая порыв вцепиться противной тетке в волосы.

– Начнем с того, что это… это… – Татьяна расплылась в улыбке и обвела взглядом всех присутствующих, чтобы убедиться, что все внимание приковано к ней. Это был самый возвышенный момент ее жизни после свадьбы, и она хотела насладиться триумфом сполна. – Начнем с того, что это не ваши дети!

– Совсем с ума сошла! – ахнула Клавдия и всплеснула руками. – Что ж ты такая злая, Татьяна, нет тебе покоя! Мужика тебе хорошего надо, а то совсем уже спятила.

– Я замужем, – огрызнулась Татьяна и уставилась на Глафиру. Та не отвела глаз. Лишь побледнела и стала еще красивее. Татьяна невольно задумалась о несправедливости бытия: она сама в горе выглядела ужасно, словно потрепанный кошкой воробей, лишившийся половины перьев. – Ну же, скажите им правду, а то они еще чуть-чуть – и в святые вас запишут!

– Татьяна, прекрати, – кашлянул Григорий Антонович. – Это уже слишком.

Анна Ивановна внимательно наблюдала за Глафирой. Та еще несколько мгновений пристально смотрела на свою недоброжелательницу, а затем отвела глаза в сторону.

– Скажите им, скажите! – Татьяна даже потрясла рукой в воздухе, призывая Глафиру к ответу.

– Что им сказать? Что вы сошли с ума? – Глафира призвала на помощь всю свою силу духа и мизерный актерский талант. События развивались с такой скоростью, что она не успевала оправиться. Один, вторая… Скоро все начнут показывать в нее пальцем и называть убийцей и обманщицей. Но пока этого не произошло, она будет стоять на своем.

– Я не сошла с ума. – Голос Татьяны сорвался на крик. – Я видела вас с детьми два года назад на автобусной остановке, когда вы только приехали. Они называли вас Глафирой, я запомнила имя, уж больно редкое, а вы их английскими именами и говорили о том, что сейчас они должны называться по-русски. Вчера я увидела их документы – Кейт, Димитрий, Мэри, Энтони, – и вспомнила ту встречу!

Глафире показалось, что небо обрушилось на нее и придавило. Тетка на остановке? Она не помнила ничего подобного. Она тогда была в жутком стрессе, как так получилось… Нет, Татьяна не могла ничего слышать. Она выдумывает. Просто увидела паспорта.

– Ташенька, о чем это она говорит? – растерянно спросил Григорий Антонович, глядя на побледневшую Глафиру, которая тихо что-то шептала, но слов было не разобрать.

– Я говорю о том, что она лгунья и дети нелегально находятся в стране. У них были визы на полгода, но они просрочены, дети должны вернуться в Англию. А вам, милочка, предстоит объясниться с правоохранительными органами, – торжествующе закончила она.

Голос Глафиры зазвенел как струна на ветру:

– Вы понимаете, что вы творите? Зачем вы это делаете? Зачем вы лезете в жизнь незнакомых вам людей и разрушаете ее?

Татьяна, сделав несколько шагов назад под натиском Глафиры, опомнилась, пришла в себя и снова почувствовала почву под ногами.

– Я-то как раз отдаю себе отчет в действиях! Это вы не понимаете, что творите! Вы привезли детей из их дома в эту дыру, где они лишены элементарных условий, у вас даже туалета нет нормального! Или бедные сиротки – это не родные детки, зачем тратиться?

В несколько шагов Глафира оказалась рядом с Татьяной и почти занесла руку для удара, но в последний момент сдержалась.

– Уходите, – так тихо сказала она, что Татьяна даже не расслышала.

– Что? – переспросила она.

– Что слышала! – вдруг заорала Клавдия и сделала то, о чем мечтала Глафира. Подскочив к Татьяне, она схватила ее за руку и поволокла в калитке.

– Отпустите меня! – заверещала Татьяна. – Что вы делаете?!

– Прогоняю хамку, явившуюся без приглашения! – рявкнула Клавдия, распахивая калитку и выталкивая Татьяну наружу. Та не устояла на ногах и упала прямо в дорожную пыль.

– Ух! – с гордостью крякнул Григорий Антонович и потряс стихотворением.

– Стерва, – заключила Клавдия, плюя под ноги Татьяне, разворачиваясь и возвращаясь в сад.

– Это правда? – тихо спросила Анна, подходя к Глафире и неожиданно для самой себя открывая объятия. Глафира колебалась несколько секунд, но затем сделала шаг по направлению к Анне и обняла ее, разрыдавшись. Весь этот груз, который она тащила на себе два года, в конце концов оказался для нее непосильным. Она сломалась.

– Ничего, ничего, девочка, – слегка дрожащими руками Анна погладила Глафиру по голове, как давным-давно гладила маленькую Лиду, когда та разбивала коленки. Правда, тогда ее сводило с ума нытье дочери, и объятия были единственным способом его избежать. И только сейчас Анна поняла, почему люди испытывают потребность в прикосновениях. Наполненные собственными эмоциями до краев, испытывают потребность с кем-то поделиться, чтобы их не разорвало. Объятия превращают людей в сообщающиеся сосуды.

– Я все провалила, – сквозь слезы пожаловалась Глафира.

– Ну-ну, ничего вы не провалили, – уверенно ответила Анна. – Это просто козни мелкой неудачницы. Вернут вам детей, вот увидите.

Глафира сделала шаг назад и попыталась вытереть льющиеся градом слезы.

– Нет, вы ничего не знаете, их мать умерла из-за меня! – срывающимся голосом начала она, а Анна покосилась в сторону Клавдии и Григория, что-то горячо обсуждавших возле калитки.

– Девочка моя, не говорите мне ничего, о чем потом пожалеете. – Она снова обняла Глафиру, а та прижалась к ней, словно к собственной матери, которой у нее никогда толком и не было.